— Я буду тебе писать… если захочешь, — пообещал я.
Она вздохнула. Не знаю, что я сказал не так.
— Стелла?
— Помнишь, когда ты прятался у Кэти?
— Угу.
Я ждал этого вопроса и боялся его; честное слово, боялся с того самого момента, когда она увидела меня на конюшне и вид у нее стал такой сердитый.
— Вы с ней… ну, в общем… гуляли?
— Нет. Мы с ней не гуляли. Я один раз был у нее в гостях — она пригласила меня на чай, когда шел дождь. А потом показала мне своего коня. Я поэтому туда и пришел. Просто не мог придумать, где еще можно спрятаться.
Стелла вскинула брови с таким видом, как будто не слишком мне верит.
— И?..
— Ну и… мы поцеловались. Один раз. И все. Ты ведь знаешь, как она ведет себя в школе. После этого она даже ни разу со мной не заговаривала.
— Значит, ты в нее влюбился?
Я собирался сказать «нет», но подумал, что она поймет, что это неправда.
— Ну, она мне немного нравилась, но это было тогда. И мы с ней никогда не дружили. Знаешь… мне всегда больше всех нравилась ты. Просто я думал, что… ну, в общем, что у меня нет никакой надежды.
— Вот как.
Стелла уставилась в окно и присосалась к соломинке. Стакан у нее был практически пуст, поэтому на дне громко хлюпнуло. Я присосался к своей соломинке, и у меня на дне хлюпнуло еще громче. Стелла рассмеялась, поэтому я решил, что тоже могу засмеяться.
А она, не поднимая глаз от своего стакана, сказала:
— Надежда есть всегда.
На похороны я наряжаюсь в новый черный костюм с белой рубашкой и черным галстуком. Собственный вид кажется мне очень странным. Но оказывается, что все остальные тоже одеты в черное и выглядят очень неплохо: все мои родные и еще десятки людей, которых я едва знаю или не знаю совсем, и которые пришли в церковь проститься с дедом Тене. Все пожимают руки бабушке и тете Лулу — они принимают соболезнования как ближайшие родственницы. Еще одна сестра деда Тене, Сибби, не смогла приехать из Ирландии из-за своего артрита, зато они с мужем прислали венок из белых и красных цветов в виде кресла. Венков вообще довольно много. Есть даже один в виде инвалидной коляски. Для меня это неожиданность. Дед Тене никогда не производил впечатления человека, у которого столько друзей, но эти люди должны были питать к нему хоть какие-то теплые чувства. Конечно, это не те похороны, на которых, как рассказывают, приходится на несколько часов перекрывать дорожное движение из-за процессии в сотни человек, но народу все равно немало.
Некоторые из них пожимают руку и мне тоже, прибавляя, что это большая потеря для всех или что ему теперь хорошо. Несколько человек упоминают об ударах судьбы, которые ему пришлось вынести. Никто из них не в курсе, что он покончил с собой. Кое-кто из гостей постарше говорит, что я похож на него. Какая-то пожилая женщина обеими руками хватает меня за волосы — ей-ей, не шучу; я вообще не знаю, кто она такая, — и называет меня точной копией Тене. Я пожаловался маме, и она сказала, что никакая я не точная копия, просто мастью пошел в него. Еще она сказала, что это такие вещи, которые люди обычно говорят в таких ситуациях, и что, будь у меня братья и сестры, досталось бы всем, а так приходится терпеть в одиночку. Кристо на похоронах не присутствует, его еще не выписали из больницы, — а если бы и выписали, мы бы, скорее всего, не взяли его с собой. В этот момент я вдруг отчетливо понимаю, что здесь для цыганских похорон очень мало детей и молодежи. Обычно на подобных мероприятиях бегают толпы ребятишек, уйма двоюродных и троюродных братьев и сестер. В нашей семье все не так. Остался один я, как последний из могикан. Я и Кристо.
Мне — и не только мне, думаю, — не дает покоя вопрос: появится Иво или нет. Я кручу головой, пристально разглядывая незнакомых мне людей, на тот случай, если он решит явиться в чужом обличье. Но ни Иво, ни кого-либо, в ком можно было бы хотя бы отдаленно заподозрить его, не видно.
Возможно, он вообще не знает, что его отца больше нет?
57
В конце концов перспектива увидеть Лулу перевешивает. Она все-таки позвонила мне, чтобы сообщить о месте и времени похорон. Когда она рассказала мне о том, как он умер, мы оба долго молчали. Я не смог определить по голосу, сильно ли она расстроена. Интересно, они с ним вообще виделись перед его гибелью? Спрашивать мне не хотелось.
Я доезжаю до Андовера и отыскиваю в жилом районе послевоенной застройки кирпичную католическую церковь. На мне темно-синий костюм, который я в последний раз надевал на похороны Эдди. Когда я его примерил, оказалось, что с тех пор я похудел. Это меня воодушевляет. Честно говоря, я рад, что Эдди не видит, какую кашу я заварил.