Невидимки

Я могла попытаться растолстеть или удариться в беспробудное пьянство, чтобы уничтожить свою красоту, но мне хотелось не этого.

Я жаждала стать поистине уродливой и при этом сохранить нормальным общее состояние своего здоровья.

Морщины и старение казались мне настолько отдаленной перспективой, что о них я даже не задумывалась всерьез.

Я мечтала изобрести какой-нибудь способ мгновенного превращения в уродину, мне было необходимо отделаться от красоты окончательно и бесповоротно. В противном случае я постоянно подумывала бы о ее возвращении.

Вы ведь знаете, как люди смотрят, к примеру, на девушек-горбуний.

Им можно только позавидовать, думала я. Никто не тащит их каждый вечер из дома, не давая возможности заниматься учебой. На них не орут фотографы модных агентств, если что-то не так.

Я смотрела на людей с безобразными ожогами на лицах и с завистью думала, что им не приходится тратить кучу времени на рассматривание своего отражения в зеркале.

Я хотела, чтобы мое уродство было очевидным для каждого из окружающих меня людей. Я грезила о такой свободе, которой довольствуется, мчась по дороге на машине с открытыми окнами, хромая, бесформенная, дефектная с самого рождения девушка. Ведь ей все равно, как выглядит ее прическа, в порядке ли ее макияж.

Я чувствовала себя смертельно уставшей оттого, что только из-за своей внешности пребываю на низшей ступени развития жизни. Оттого, что не имею ничего настоящего, что дополняло бы мою красоту.

Я нуждалась во внимании и восхищении и ненавидела себя за это. Я ощущала, что живу в гетто внешнего блеска. В путах стереотипов.

В этом смысле, Шейн, мы с тобой — настоящие брат и сестра. Я, как и ты, совершила наибольшую глупость, какую только могла совершить. Я искала в ней спасение. Мне хотелось избавиться от убежденности, что я в состоянии управлять миром. Влиять на него.

Я была уверена, что мне поможет только хаос. Я должна была проверить себя, увидеть, смогу ли я заново встать на ноги, выживу ли.

Поэтому и уничтожила зону своего комфорта.

В тот день, свернув на узкую дорогу, я сбавила скорость. Я помню, о чем в те моменты думала, что испытывала. Я пребывала в приподнятом настроении, я была взволнована и чувствовала, что грядет что-то невообразимо интересное.

Я намеревалась коренным образом себя изменить. И начать свою жизнь заново. В этой новой жизни для меня открывалась масса возможностей. Я могла стать хирургом. Или художником. Никому не было бы дела до того, как я выгляжу. Люди смотрели бы на созданное мной, на то, что я делаю, а не на саму меня. И дарили бы мне любовь.

Моей последней мыслью было: наконец-то! Скоро я начну развиваться, расти, бороться и эволюционировать.

Меня охватило небывалое нетерпение. Я надела перчатки, достала из бардачка пистолет и, вытянув руку в окно с разбитым стеклом, положила палец на курок.

Пуля вошла в меня с расстояния, которое не составляло и двух футов. Я запросто могла лишить себя тогда жизни, но это не представлялось мне большой трагедией.

По сравнению с тем, как изменила себя я, пирсинг и татуировки кажутся безумно незначительными. Они — лишь дань моде. Нанося на кожу тату, люди становятся лишь более привлекательными. Мне требовалось противоположное.

В момент выстрела, в то мгновение, когда в меня вошла пуля, я почувствовала себя так, будто мне просто заехали в челюсть. Прошло, наверное, около минуты, прежде чем чернота перед моими глазами не рассеялась. Я увидела собственные кровь и слюну и рассыпавшиеся по пассажирскому сиденью зубы.

Мне пришлось выйти из машины, чтобы поднять пистолет — он выпал у меня из руки. Я пребывала в состоянии шока, это помогло.

Пистолет и перчатки, наверное, до сих пор лежат в водосточной канаве у больничной парковочной площадки, куда я их бросила. Если вам требуются доказательства, ищите их именно там.

Что было потом, вы знаете.

Морфий внутривенно, разрезание моего чудесного платья маленькими операционными ножницами, похожими на маникюрные, фотографии, сделанные полицией.

Птицы склевали мое лицо.

Никто даже не заподозрил того, что произошло на самом деле.

А на самом деле после случившегося меня охватила легкая паника. Я начала лгать всем, кто меня окружал.

Ложь — не лучший фундамент для строительства нового будущего.

Я сбежала, потому что соблазн восстановить челюсть с каждым днем все возрастал. Поддаться ему означало возврат к прошлому, к опостылевшей мне игре, игре в «красивую внешность».

Сейчас мое новое будущее все еще ждет меня.

А правда заключается в том, что выглядеть уродливой не настолько классно, как это может показаться. Но я чувствую, что в состоянии извлечь из своего уродства нечто более замечательное, чем думала.

Правда заключается в том, что я о многом сожалею.

Глава тридцать вторая

Перенесемся назад, в кабинет оказания неотложной помощи больницы Ла-Палома. Костюм Бренди разрезают маленькими операционными ножницами, похожими на маникюрные. Взглядам всех присутствующих представляется несчастный, холодный, отливающий синим пенис моего брата.

Полиция фотографирует его, а сестра Кэтрин визжит: