Невидимое дерево

Шур Шурыч и ворона чувствовали себя очень виноватыми и, как могли, пытались загладить свою вину и помочь Вике. Шур Шурыч ходил в магазин за продуктами и в аптеку за лекарством. Ворона принесла старинную кулинарную книгу и выискивала там рецепты разных вкусных кушаний, которые Шур Шурыч и Вика пытались приготовить для больных родителей.

Если у них под рукой каких-либо продуктов не было, они не очень огорчались и находили им замену. Правда, это не всегда кончалось удачно, но иногда блюда получались вполне съедобными, тогда все радовались, и Вика бежала кормить маму и папу.

Шур Шурыч и Розалинда старались им на глаза не показываться.

Во-первых, честно говоря, боялись, что им может достаться за лечение холодной водой и, во-вторых, это, пожалуй, было главное — знали, что взрослые говорящих ворон и домовых иногда пугаются. А Викиных родителей сейчас пугать не стоило. Они болели, и всякое беспокойство им было противопоказано.

В этот день настроение у Вики и её друзей было получше. Здоровье родителей пошло на поправку. Температура с утра и у мамы, и у папы была почти нормальная — тридцать семь и один, на щеках появился румянец, и они попросили, чтобы дочка приготовила для них гренки.

Для гренков у Шур Шурыча, Вики и вороны Розалинды все продукты были. И вот вскоре на тарелках лежали поджаристые, загоревшие кусочки булки, которые Вика по совету вороны посыпала тёртым сыром и украсила петрушкой.

«Не гренки, а загляденье, и пахнут тоже вкусно», — сказала сама себе Вика и отправилась кормить родителей. Когда через полчаса Вика вернулась с пустыми тарелками, Шур Шурыч и ворона одновременно спросили:

— Ну как?!

— Всё съели! — радостно и гордо заявила Вика.

— Молодцы! — обрадовались ворона и Шур Шурыч.

— А температура? — спросил Шур Шурыч.

— У мамы тридцать шесть и семь, а у папы тридцать шесть и шесть. У обоих нормальная.

— Наконец-то, — облегчённо вздохнул Шур Шурыч и в сотый раз стал оправдываться перед девочкой. — Ведь я сделал всё, как этот фельдшер велел: и водой их облил, и трусцой они побежали… А может быть, он не фельдшер был? — задумался бывший домовой. — Хотя такой вежливый, «дорогой» говорил. И очень на фельдшера похож.

— Вы, Шур Шурыч, не расстраивайтесь, — попыталась в который раз успокоить огорчённого Шур Шурыча Вика, — вы же не со зла их облили.

— Не со зла, — закивал головой Шур Шурыч.

— Вы ведь хотели, как лучше?

— Как лучше, — ещё сильнее замотал головой Шур Шурыч.

— Вика, ты с кем разговариваешь? — донёсся из комнаты мамин голос.

— Я?.. — замешкалась девочка, не зная, что сказать. И тут произошло самое неожиданное: на кухне появилась сама Викина мама, Ксенья Петровна.

— Кто это? — спросила она, глядя широко раскрытыми глазами на Розалинду и Шур Шурыча.

Ворона Розалинда была не только говорящей, но и воспитанной птицей, поэтому она перелетела с кухонного стола на пол, приложила крыло к груди и, церемонно поклонившись, сказала:

— Разрешите представиться — говорящая ворона Розалинда.

— А меня звать Шур Шурыч, — смущаясь, сказал Шур Шурыч. — Вы про меня ещё на площади рассказывали… помните? Говорили, что домовых не бывает. А я вот он, есть.

— Вот он, есть, — повторила Викина мама, села на табурет и громко позвала: — Артур!

Через минуту на кухне стоял в одной домашней туфле Викин папа, Артур Иванович. Он был без очков и потому не сразу разглядел Шур Шурыча и Розалинду.

— Что случилось? — спросил он у Ксеньи Петровны.

— Разве ты не видишь? — дрожащим голосом спросила Ксенья Петровна.

Артур Иванович надел очки и теперь, удивившись не меньше жены, тоже воскликнул:

— Кто это?!

— Это — говорящая ворона Розалинда, а это — домовой, Шур Шурыч, — объяснила Ксенья Петровна.

— Домовой? — удивлённо спросил папа, но тут же уверенно сказал: — Чепуха какая-то. Быть не может.

— Как же не может, когда они так говорят, — голос у Ксеньи Петровны стал слабый и беззащитный.

— А ты не слушай, — посоветовал папа, продолжая внимательно разглядывать Шур Шурыча и ворону.

— Кого же мне тогда слушать?

— Меня, меня слушай. А то ты всегда всяких своих подружек слушаешь, и ничего хорошего из этого не получается.

— Мои подруги — не «всякие». У них у всех высшее образование. А Маргарита Ферапонтовна даже два института закончила и ещё польским и абхазским владеет, — обиженно сказала мама, став на защиту подруг и на время забыв о Шур Шурыче и вороне Розалинде.

— Твоя Маргарита Ферапонтовна знаешь кто?!

— Не трогай Маргариту Ферапонтовну! — покраснела мама, которая очень уважала свою подругу за знание языков.

— Они опять ссорятся! — испуганно воскликнула Вика, которая в душе тайно надеялась, что, может быть, после болезни выздоровевшие папа и мама станут другими, вернее, такими, какими они были когда-то: весёлыми, добрыми, радостными.

«Да, обливание не помогло. Они опять ссорятся», — смотрел, Шур Шурыч то на испуганную и огорчённую Вику, то на её родителей и вдруг решился. Голос его от смелости стал звонким и сильным. Да и сам он будто бы вырос.