Невидимые империи [Тайные общества старого и нового времени на Западе]

В аббатстве д'Эон (чего не сделаешь ради пользы службы!) разрешил великосветским подругам «рыцарей» подвергнуть себя 24 мая 1771 г. «весьма тщательному обследованию». Вынесенный вердикт гласил: «Сомнительный случай»¹¹⁹. Но и этот приговор не решил дела, тем более что заключались крупные пари относительно пола шевалье, в которых участвовал небескорыстно через подставных лиц и сам д'Эон. В 1788 г. спор был передан в суд, где два француза (один из них — врач) под присягой показали, что их соотечественник — женщина. Сам д'Эон ссылался на то, что еще в 1767 г. во Франции он вступил в ложу «Бессмертие ордена», а в Лондоне — в одну из новых лож, созданных французами в британской столице. А разве не известно, что в ложи не допускают женщин? Судья — им был знаменитый в летописях английской юстиции лорд Мэнсфилд отверг утверждение, что членство в ложе с юридической точки зрения равнозначно отнесению к мужскому полу¹²⁰. Присяжные признали нередко плохо выбритого экс-капитана драгун женщиной. Однако он укрылся от цепких рук преследовавшего его по разным и основательным поводам британского правосудия у Великого магистра масонов графа Ферриса.

В 1789 г. во Франции началась революция. Пенсионное обеспечение, которое выплачивали кавалеру д'Эону Людовик XV, а потом Людовик XVI, естественно, прекратилось. К этому времени бывший масон стал, по словам одного современника, уже «собственной вдовой» ⁾²\ Оставался ли он одновременно «сыном вдовы», неизвестно, но женский наряд продолжал служить проходимцу источником дохода: старуха с драгунским прошлым давала уроки фехтования. Вся жизнь д'Эона была цепью подлогов — подложных имен, подложных писем и сочинений, подложных пари, даже подложного пола. В эту цепь вполне вписалась и эпопея с подложным Орденом святого Франциска Уикомского.

Настигнутые бурей

Накануне революции

Масоны повсеместно оставались организацией собственнических классов. Их рассуждения о равенстве, первоначально носившие вообще чиста абстрактный характер, и позднее предусматривали лишь некоторое смягчение сословных барьеров, разделяющих буржуазию и дворянство, и, конечно, совершенно не имели в виду народ. Более того, Великая ложа во Франции с самого начала одним из условий своего одобрения уставов подчиненных ей лож ставила включение в список только лиц, имевших независимое состояние и возможность платить достаточно высокие членские взносы. Во Франции известны отдельные случаи, когда в провинциальных городах создавались ложи для представителей мелкой буржуазии и ремесленников. Вместе с тем ложи становились орудием сближения буржуазных верхов с дворянством. Недаром масонство берет начало в Англии, где далеко зашел процесс обуржуазивания дворянства. Однако в других странах ложи служили не столько обуржуазиванию дворянства, сколько одворяниванию буржуазии. Быть может, внешним проявлением этого отчасти была игра в присвоение званий и титулов, отражавшая мечту верхов третьего сословия попасть в ряды привилегированных. В масонстве нашла воплощение и такая тенденция века, как постепенное распространение принципов религиозной терпимости, а также дворянского космополитизма, затрагивавшего и определенные образованные круги буржуазии.

Масонство отразило и неоднородность общественной позиции различных прослоек и групп католического духовенства в век Просвещения в отдельных странах Европы. По-видимому, лишь немногие его представители участвовали в масонских ложах в Италии и Испании. Зато очень большое число духовных лиц, включая членов церковных орденов, вступило в ряды «вольных каменщиков» во Франции и Германии. И это несмотря на осуждение масонства римским престолом. Единственным и показательным исключением являлись иезуиты (хотя именно в них, как уже отмечалось, некоторые современные публицисты хотели бы видеть тайных руководителей масонского ордена).

В XVIII в. большинство масонов всех направлений в католических странах, в частности во Франции, сохраняли лояльность по отношению к традиционной религии. Осуждение папством ордена мало что меняло во Франции, учитывая давнее стремление французской церкви к максимальной автономии по отношению к римскому престолу. Небольшое число исповедовало деизм, и лишь отдельные «братья» придерживались агностицизма, являвшегося скрытым атеизмом.