Невидимые (СИ)

- А вот это мы пока не выяснили. Теперь-то чего ждешь, Макар? Иди! Письмо у Ферапонта оставлю. К полудню во вторник за ним придешь и из него все узнаешь.

Указав головой на дверь, закрывшуюся за рабочим, Червинский заметил:

- Глуп. Раньше был совершенно бесполезен. Уже и не ожидал я, что из него выйдет толк, но в последнее время Веселов стал просто неоценим. Мне бы совсем не хотелось, чтобы он вдруг исчез.

- Понимаю ваши опасения, - равнодушно согласился Бирюлев, наконец открывая конверт.

В записке имелось всего несколько слов, однако их хватило, чтобы унять желание раньше времени обсуждать вчерашний вопрос с полицейским.

- Вы хотели рассказать мне об этом письме, - заметил Червинский.

- Я ошибся. Тут ничего важного.

Сыщик усмехнулся.

Выйдя из сырой затхлости гостиницы в теплый день, репортер глубоко вдохнул.

Прислуга Коховского, да? Вспомнились слова Аксиньи о том, что Матрену задержали, да обугленный дом у реки.

Раз Червинский опять не сказал ничего определенного, Бирюлев попробует сам все выяснить.

***

Ульяну не замечали. Она долго топталась в углу, робея и не находя решимости самой обратиться к кому-то из грубых людей в серой форме. По детству накрепко затвердила, что от них нужно держаться подальше, и теперь никак не могла себя пересилить.

Наверное, Ульяна бы так дотянула до вечера и вернулась домой, не солоно хлебавши, если бы к ней не подошла незнакомая баба в плотном черном платке и глухом, несмотря на жару, платье. Траур носила.

- Ждешь кого или спросить хочешь? - спросила участливо.

- Матушка моя тут... Повидаться бы... - еле слышно шепнула Ульяна.

- Так что молча стоишь? Который час на тебя гляжу.

Баба властно - совсем, как мать - взяла за руку, подвела к полицейскому, что сидел за столом у входа в темный коридор:

- Проведать пришла.

- Это кого? Может, не велено.

Баба в трауре вопрошающе взглянула на Ульяну, а та от волнения едва фамилию свою не забыла. Даже во рту пересохло. Наконец, тихо пискнула:

- Митрофанову...

- А звать как?

Полицейский принялся листать толстую распухшую книгу.

- Матреной...

- За что?

- За кражу...

- Точно в нашем участке?

- Да... Макар сказал, к вам привели, - выпалила Ульяна. И тут же обругала себя: откуда ему знать про Макара?

Городовой долго переворачивал страницы, пока нашел:

- Есть такая. Ну, ладно, разок можно и проведать. Пошли. Говорить через окно будешь. При мне.

- Отчего так? Меня прежде прямо внутрь пускали, - удивилась Ульянина помощница.

- И тебе нельзя было. Больше не пустят, не тревожься. Эй, Лопырев!

- Чего? - отозвались из-за тонкой стены.

- Выходи, сменишь.

Полицейский повел по коридору, но недалеко. За углом оказалось помещение - такое же, как приемная, только разделенное перегородкой с окном.

Провожатый приоткрыл его, крикнул:

- Митрофанова! Поди сюда!

Через миг Ульяна услышала материнский голос - и едва не заплакала:

- Да? Чего?

- Пришли к тебе. Радуйся.

Наклонив голову, дочь заглянула внутрь:

- Мама!

Лицо на другой стороне - серое, разом постаревшее. Неужто и впрямь она?

- Улька!

- Мама! - больше Ульяна не могла сдерживаться, всхлипнула.

- Поживее давайте, - поторопил полицейский.

- Как вы там?

- Живем. Витюшка денег дал...

- Дети здесь, с тобой?

- Нет...

- Неужто бросила? - ахнула мать.

- На Аксинью-соседку оставила. Емельянову. А Ванька тоже здесь?

- Да. Вам Макарка, небось, передал?

- Он тоже был. Только сперва дядька чужой зашел. Мама, как ты? Когда вас выпустят?

- Ох, и не знаю, Улька... Проси Витьку помочь, больше ничего тут не поделать.

- Мама!

- Про Дуньку слышно что?

- Нет...

Краем глаза Ульяна заметила, как к провожатому подошел другой полицейский и что-то шепнул на ухо. Тот кивнул.

- Голодные? - прижав к глазам кулак, спросила Матрена.

- Нет, мама. Ты не тревожься. Дети каждый день рыбу ловят. Я пеку.

- Ох, горюшко...

- Ну все, повидались и полно. Пошли, - городовой взял Ульяну за плечо, отстранил от оконца.

- Мамочка, мы тебя ждем! - закричала она.

- Улюшка!

Однако пошли не к выходу, а дальше по коридору. Затем свернули, встали у порога тесного кабинета.

- Вот, как просили.

Всклокоченный небольшой человек, сидевший за столом, глянул - будто ножом пырнул.

- Стало быть, Митрофановой дочь. Ну, проходи.

Не дожидаясь, пока Ульяна послушается, полицейский ввел ее, бросил на стул.

- Как зовут?

Она молчала, размазывая ладонью слезы по щекам.

- Немая?

- Куда там. Только трещала, что твоя сорока.

- О чем?

- Про брата, который им деньгами помог.

- Что, и другой есть? Не наш?

- Вроде того.

- Сколько ж их там? Надо самим проверить.

- Да, еще про какую-то Аксинью Емельяниху вспоминала.

- Это та, бирюлевская... Стоило бы и к ней как-нибудь наведаться. Ну так что, девка безымянная? Будешь говорить по-хорошему?

Какой там - говорить. Ульяна едва дышала - от страху и переживаний горло словно перекрыл ком.

- Что твоя мать делала раньше, лет шесть назад, знаешь?

Ульяна вытаращилась с ужасом и быстро покачала головой.

- Не может быть. Поди, уже большая была. Должна знать. Как зовут? - обратился взлохмаченный к полицейскому.

- Не спросили...

- Ну, стало быть, не скажет - к остальным посадим.