Невидимые тени

Жажда странствий выплескивалась в его работах, он любил приносить новое, он соглашался с Микеланджело, но понимал его по-своему, знал, что не годятся на этой земле, увенчанной воздушными березовыми рощами, тяжеловесные конструкции и зеркальные небоскребы. Земля другая, небо другое, да и люди другие, им подавай что-то внятное, но будоражащее душу, пробуждающее глубинную тягу к земле, к своему углу, и можно, конечно, перенять что-то хорошее, но сделать по-своему. Потому что мангровые болота Нового Орлеана – совершенно на другом конце земли, и красота этих дворцов, знававших блестящие балы и изощренное негодяйство, хороша для тех, кто живет там, а нам не годится. Так, поглядеть разве что.

– Я домой. – Панфилов оторвал его от бумаг, и Матвеев поднял на него отстраненный взгляд – не ко времени отвлек, вот тут еще бы доделать. – Ты со мной или к себе? Имей в виду, Димка сегодня у ребят ночует.

У ребят – это значит в старой панфиловской квартире. Димка накрепко подружился с братом и Иркой, и теперь всякий свободный вечер они проводят вместе, спаянные общими воспоминаниями и пережитой опасностью. Студенческая жизнь не поглотила Ирку и Марека, они жили в панфиловской квартире, и ничего, казалось, не изменилось – по очереди готовили еду, убирали, Димка, ночуя у них в отсутствие дома отца, занимал спальню Панфилова, и впускать кого-то в этот привычный и устоявшийся мир они не торопились. Не устраивали вечеринок, не приглашали к себе новых знакомых – им отчего-то не хотелось видеть чужих в доме, который они создали для себя, вернее, просто перенесли из родного Александровска сюда, в Питер. Только мам рядом не было, но быт они наладили привычный, и нет там места чужим.

– Тогда поедем. – Матвеев свернул картинку и закрыл компьютер. – Замотался я сегодня, но очень много успел, ребята молодцы.

– Сам же их и выучил всему, отчего ж не молодцы. – Панфилов посмотрел на часы. – Так едем, что ли?

– Едем, Сань.

Они спустились вниз к машине Матвеева. Забросив в салон портфели, забрались внутрь. Матвеев завел двигатель. Подземный гараж-стоянка был почти пуст, и он выехал на улицу и свернул в переулок – там было не слишком интенсивное движение, и можно было проехать дворами.

– Павел увяз в этом деле по самые уши и что-то явно нарыл, но не говорит, что именно. – Панфилов потянулся к портфелю, лежащему на заднем сиденье, и достал оттуда апельсин. – Будешь?

– Ты его почисти, что ли.

– Ну, это понятно. – Панфилов поддел ногтем кожуру и сноровисто снял ее с апельсина, в машине резко запахло цитрусом, и Матвеев понял, что очень голоден. – Придумали буржуины, понимаешь, резать их дольками прямо в кожуре и есть как дыни, а по мне так-то оно удобнее.

Матвеев молча взял у него из рук половинку апельсина и запихнул ее в рот, чувствуя ароматный сок и понимая, что до Александровска он доедет в состоянии скулящего от голода пса.

– Ты не обедал. – Панфилов снова потянулся к портфелю. – Жениться тебе надо, Макс. На вот, мне Лерка бутербродов соорудила, да не все съел.

На самом деле Панфилов нагло врал. Бутерброды эти сделал он сам за полчаса до того, как появился в кабинете Матвеева. Он точно знал, что друг-приятель не обедал и вообще забыл обо всем, а потому достал из холодильника банку гусиного паштета и сделал два бутерброда – в аккурат чтобы доехать до Александровска и не умереть от голода. Он точно знал, что Матвееву и в голову не придет уличить его во лжи и вообще задуматься над происхождением деликатеса.

– О, в самый раз. – Матвеев выхватил у него из рук аппетитно пахнущий бутерброд и даже заурчал, вгрызаясь в него. – Да, не обедал, замотался и забыл. Не до того было, работа ждать не будет.

– Как говорит моя жена – работа не член, стояла и будет стоять. – Панфилов засмеялся, вспомнив Леру и ее сентенции. – Сам не верю, что сказал это. Ведь столько лет ничего вокруг не видел, кроме работы. Эх, Макс, жизнь-то наладилась, похоже.

– Похоже, наладилась. – Матвеев вздохнул. – Черт, Майе не позвонил даже…

– Ничего. Она умная барышня, поймет. – Панфилов хмыкнул. – Пусть привыкает, ведь ты другим никогда не будешь.

– А никто не становится другим, Сань. В том-то и дело, что люди, заводя отношения, думают: вот он или там она сейчас так себя ведет, а поженимся – исправится, поменяется. И связываются с неподходящим человеком, надеясь, что тот изменится. А с чего бы ему меняться? Пока встречи-букеты-конфеты, все устраивало, а теперь партнер требует меняться? Ну и начинаются скандалы, недовольство – глядишь, разбежались, и все. Нет, так не должно быть. Либо ты принимаешь человека и изначально миришься с его недостатками, либо понимаешь, что его недостатки перевешивают для тебя его достоинства, и не морочишь ему или ей голову, а ждать, что другой человек ради тебя изменится, – глупо, недальновидно и непорядочно. Ну, где-то так.

– Браво! – Панфилов даже присвистнул от удивления. – Много ты об этом думал, Макс.

– Думал. – Матвеев свернул на шоссе и утопил педаль газа. – Просто давно мы с тобой никуда не ездили, Сань. Вот так, как раньше, – вдвоем, без детей, охраны, коллег.