Невидимые всадники. Культы одержимости глазами ученых

Благодаря британскому этнологу Эдуарду Тайлору (1832–1917) фетишизм перестал считаться универсальной матрицей всех религий и культур и стал трактоваться в качестве одной из ветвей анимизма. По Тайлору, на заре своих достижений человечество вело себя подобно легковерному и любопытному ребенку. Оно приписывало явлениям природы одушевленность, порождая религию и магию. В религии, несмотря на ее иллюзорную основу, Тайлор видел положительное начало – ведь религиозные обряды и вера помогали людям сплотиться и двигаться к новым, более сложным уровням социальной организации. Магию же, которую Тайлор искусственно отделял от религии, он не жаловал, полагая примитивным и грубым пережитком прошлого, тормозящим общественный прогресс.

Первобытный человек, считал Тайлор, за каждым непонятным ему явлением видел духов: их существование придавало происходящему смысл, объясняло и упорядочивало его. Британский антрополог приводил в пример только что проснувшегося человека: какое-то время мы еще можем верить, что реально пережили сновидческий опыт. Первобытный человек, просыпаясь, не только продолжал верить в реальность пережитого им во сне, но и полагал, что отсутствовал на месте, где спал, либо думал, что его посещали другие люди и существа. Поскольку известно, что человеческие тела не совершают никаких экскурсий во сне, первобытный человек объяснял свой сновидческий опыт тем, что его «я» (душа или дух) может покидать тело и где-то блуждать. Примерно таким образом наши древние предки, уверял британец, объясняли не только непонятные им психические явления и состояния, но также феномены окружающей среды, животных, растения, стихии, а главное – смерть, столь напоминающую долгий сон. Отсюда якобы и возникли самые ранние религиозные и магические представления.

У Тайлора было много продолжателей. Некоторые из них развивали и уточняли его идеи с помощью критики. К примеру, Роберт Рейналф Маретт (1866–1943) полагал, что в начале магии и религии лежит не миф, а ритуал, который рождается из беспорядочных, конвульсивных действий человека, захваченного чувством ужаса. Эту предшествующую стадию формирования религии он называл преанимизмом, а уже эволюционировавшее из нее более сложное представление, одушевлявшее те или иные силы природы, – аниматизмом. Большую известность получил Джеймс Фрейзер (1854–1941) с его капитальным трудом «Золотая ветвь». В целом Фрейзер соглашался с основными идеями эволюционизма, но уточнял, что магия предшествовала анимизму и религии в целом. Магию он понимал как веру человека в собственные волшебные силы. Уже разочаровавшись в такой вере, человек якобы стал приписывать волшебство богам и духам [Клейн, 2014: 210–215].

Поскольку магия, с точки зрения Тайлора и других эволюционистов, препятствовала прогрессу, культурная антропология была наделена миссией экзорцизма – очищения «дикаря» от невежества. Тайлор учредил антропологию как «науку социального реформатора», чем заложил колониальный образ этой науки. От этого образа мы так и не смогли полностью избавиться, замечает исследователь афробразильской традиции кандомбле Марсио Голдман: антропология всё еще остается наукой, призванной искоренять суеверия и способствовать просвещению невежд, и основывается она на представлении европейцев о наличии в их культуре привилегированного доступа к истине, иначе говоря – на утверждении, что люди, племена и народы могут ошибаться в отношении реальности и самих себя, а антропологи – нет [Goldman, 2015: 21].

Эволюционистская трактовка духов и божеств, с поправкой на исторический материализм, в целом восторжествовала в советской этнографии. Концепция Сергея Токарева (1899–1985) о возникновении религий из страха человека перед силами природы и общественными силами в упрощенном виде даже вошла в школьные учебники истории. Как за религией, так и за магией Токарев видел, в основном, страх и классифицировал обряды и пантеоны духов согласно этой идее. К примеру, он писал, что культ предков и характерные обряды, связанные с размежеванием между миром живых и миром мертвых, возникли не из-за страха смерти вообще, а из-за страха перед конкретными умершими, кого боялись и при жизни. Проще говоря, после смерти какого-нибудь жестокого предводителя люди боялись его потому, что при жизни он имел обыкновение терзать пленников и пытать непокорных. Они полагали, что подобный ирод может, не приведи Господь, вылезти из могилы и взяться за старое.

Одержимость С.А. Токарев трактовал в социально-историческом и в медицинско-психиатрическом ключе – как практику, характерную для шаманизма. Возникновение же шаманизма он, в свою очередь, связывал с процессами разложения первобытно-родовой общины. Тогда выделялись «родовые предводители, военачальники и храбрые воины, знахари и главари тайных союзов, опытные ремесленники-мастера и певцы-сказители», наделенные благодаря суевериям сверхъестественными свойствами, тайным знанием и магической силой: