Он поднял руку, чтобы сжать свою ладонь поверх моей, размеренно опустошив половину бутылки, прежде чем убрать и направить край бутылки к моему рту. Я была абсолютно околдована им и приоткрыла губы, не отводя своего взгляда от него, когда он опустил бутылку, чтобы моя доля стекала вниз по моему горлу.
Я застонала.
Как я могла не застонать?
Вода была слишком теплой, немного отдавала пластиком, и в ней был легкий привкус растений, но это была самая лучшая, самая вкусная вода, которую я когда-либо пила. И тот факт, что самый смелый, самый деятельный, сложный мужчина добыл ее и напоил меня каждой ее каплей, заставляло мое сердце заходиться надеждой.
Я не знала, кто разрушил очарование, но бутылка стала пустой, и мы пришли в себя.
Я могла выпить еще десять таких.
Но на данный момент ее нужно было насобирать. Пульсирующая головная боль от недостатка влаги немного исчезла, когда мое тело с жадностью впитало дар.
Я облизала нижнюю губу, наслаждаясь последней каплей.
— Мы готовы к ужину?
Дети драматично упали на песок, держась за свои урчащие животы.
— Да! Накорми нас!
Я рассмеялась.
Гэллоуэй вздрогнул, когда он пристально рассматривал свои руки.
Я позабочусь о нем, когда мы поедим.
Вместе мы направились к котелку с приготовленными моллюсками.
Когда солнце село на третий день, я поклялась себе, что завтра будет лучше, потому что сегодня лучше, чем вчера, и эта неделя каким-то образом была лучше... даже несмотря на то, что она была невероятно сложна.
Наши жизни так сильно изменились, но мы выяснили, что мы сможем пережить это.
— Ты на самом деле сделал очень хорошую вещь сегодня, — прошептала я, когда Гэллоуэй открыл створки горячего моллюска и отправил содержимое в рот.
Дети с жадностью поглощали свои. Еда достигла моего желудка, распространяя счастливое приветствие по уставшим, изголодавшимся мышцам, и мало-помалу, улыбка за улыбкой мы оставили позади призрак нависающей смерти.
Он посмотрел на меня, но не проронил ни слова. Но его взгляд говорил тысячи вещей.
Мы сделали на самом деле хорошую вещь.
Мы сможем справиться.
Запах просто убивал меня.
Гниющий, тошнотворный смрад.
Мои руки зудели от желания использовать камень, чтобы долбить фюзеляж, порезы на моих пальцах саднили, и моя лодыжка... черт, было ощущение, что моя лодыжка болела в десять раз сильнее.
Все, чего я желал, это поспать
Отдохнуть.
Исцелиться.
Моллюски утолили невыносимый голод, и третья разделенная бутылка воды на некоторое время уняла мою жажду.
Но я имел в виду то, что я сказал Эстель, чтобы она избегала мертвых. Я не хотел, чтобы ни она, ни дети не подходили к ним. Было достаточно того, что они видели своих родителей после авиакатастрофы.
И это было бы в миллион раз хуже, если бы они увидели их сейчас.
Я стоял над Акином.
Его шея была сломана. Внезапное приземление заставило его вылететь через ветровое стекло кабины. Паук выполз из его носа, и его черные волосы были схожи по цвету с его засохшей кровью.
Господи Иисусе.
Лунный свет едва проникал через плотный лесной покров. Не было ни туч, ни намека на шторм. ФиГэл должны были быть тропиками, но уже на протяжении многих дней, здесь не было ни одного дождя.
К счастью, мое нечеткое зрение было не помехой. Все, что мне было необходимо — это видеть силуэты деревьев и достаточное количество света, чтобы копать могилы, прежде чем взойдет солнце.
Я застонал себе под нос.
Как?
Как парню, (единственному, который был старше тринадцатилетнего мальчика) мне пришлось собраться с мужеством и защищать остальных. Но что толку от того, что ты хочешь сделать что-то правильное, если твое тело четко указывает на то, что это закончится неудачей.
Я сделал глубокий вдох в попытке успокоиться. От нахождения наедине с мертвецом мое тело покрылось мурашками.
Я не имел понятия, сколько было времени. Вероятно, не так много прошло времени, после того как мы заснули после нашего ужина. Впервые мы устроились в наших вырытых углублениях в виде кроватей, устланных листами, и нам было тепло, благодаря огню.
Может быть, мне нужно было подождать, пока я не выздоровею.
Я закатил глаза. Это восемь недель, прежде чем я смогу полностью использовать свою лодыжку и то, если кости срастутся правильно. Я не мог ждать восемь недель. Тела будут источать трупный запах по всему острову.
Но может, нас уже найдут к этому моменту.
Теперь у нас есть огонь — способ сделать сигнал. И у нас есть достаточно ресурсов (к счастью), чтобы поддерживать нас в живых, пока не настанет этот день.
Но как бы мне не хотелось верить в то, что через восемь недель я буду чинить сантехнику и закупаться в супермаркетах, я не слишком на это рассчитывал.
Я прекратил верить в чудеса, если был не в состоянии предоставить их сам. И это было вне моих возможностей обещать им спасение.