Невидимые

***
Не убий, учили, не спи, не лги.
Я который год раздаю долги.
Да остался давний один должок —
Милицейский город, сырой снежок.

Что еще в испарине тех времен?

Был студент речист, не весьма умен,
Наряжался рыжим на карнавал
По подъездам барышень целовал.

Хорошо безусому по Руси

Милицейской ночью лететь в такси.
Тормознет — и лбом саданешь в стекло,
А очнешься — вдруг двадцать лет прошло.

Я тогда любил говорящих «нет».

За капризный взгляд, ненаглядный свет,
Просыпалась жизнь, ноготком стуча.
Музыкальным ларчиком без ключа.

Я забыл, как звали моих подруг,

Дальнозорок сделался, близорук,
Да и ты ослепла почти, душа,
В поездах простуженных мельтеша.

Наклонюсь к стеклу, прислонюсь тесней.

Двадцать лет прошло, будто двадцать дней.
Деревянной лесенкой — мышь да ложь,
Поневоле слезное запоешь.

Голосит разлука, горчит звезда.

Я давно люблю говорящих «да»,
Все-то мнится — сердце сквозь даль и лед
Колокольным деревом прорастет.

А должок остался, на два глотка,

И записка мокрая коротка —
Засмоли в бутылку воды морской,
Той воды морской пополам с тоской,

Чтобы сны устроили свой парад,

Телефонный мучая аппарат,
Чтобы слаще выплеснуться виной —
Незабвенной, яблочной, наливной…

***
На востоке стало тесно, и на западе — темно.
Натянулось повсеместно неба серое сукно.
Длиннокрылый, ясноокий, молча мокнет в бузине
диктовавший эти строки невнимательному мне.

Тихо в ветках неспокойных. Лишь соседка за стеной

наливает рукомойник, умывальник жестяной.
Половина в пятнах света. Дай-ка ступим на нее,
оживляя скрипом это несерьезное жилье.

Город давний и печальный тоже, видимо, продрог

в тесной сетке радиальной электрических дорог.
Очевидно, он не знает, что любые города
горьким заревом сияют, исчезая навсегда.

Остается фотопленка с негативом, что черней,

чем обложка от сезонки с юной личностью моей.
Остаются ведра, чайник, кружка, мыльница, фонарь.
Торопливых встреч прощальных безымянный инвентарь.

Блещет корка ледяная на крылечке, на земле.

Очевидно, я не знаю смысла музыки во мгле
Но останется крылатый за простуженным окном —
безутешный соглядатай в синем воздухе ночном.