Невидимые

***
Проскрипев полвека, что сущий олух, в следующей, ей-ей,
непременно стану я маг, астролог и заклинатель змей.
И очередному чуду на древнем сказав «Шалом»,
без лишних слез позабуду естественный свой диплом.
Да-да-да, на другой планете, которую Сологуб
воспевал декадентским ямбом, безбожник и однолюб,
где жабы и мыши — братья, где страшный суд не проспать,
где Е — не мс²

, и дважды четыре — не пять.

Как хороши законы природы. Да, вода тяжелее льда.

Да, темны гробовые своды. Да, сегодня — или никогда.
Сколько в Пандорин ящик помещается светлых бед —
летающих, говорящих, не ведающих, что в ответ
прошептать на твои протесты! Тьма египетская. Вещей
больше нет — лишь не слишком лестный, грубый контур. Где эта щель,
сквозь которую свет сочится? Под дверью? Нет ни шиша.
Так развивается, плачет, двоится дева сонная, то есть душа.

Вот, сынок, погляди на пьяного. Тоже был порядочный спец

по строительству мира заново, разбиватель женских сердец.
Открывал запретные двери, травы смешивал, мантры пел.
Жертва жалкого суеверия, сбился, выгорел, докипел.
Так значит, все случайно? Ни радоваться, ни рыдать
не стоит? Нет, данной тайны с налету не разгадать.
Бытие — лишь малая толика великого замысла. Жаль,
что он нам неведом. Но алкоголикам и пророкам — не подражай.

Я ли, знающий жизнь по книжкам, испугаюсь признаться в том,

что за эти годы не слишком мне везло с моим волшебством?
Голос, голос мой — визг алмаза по стеклу. Но, сверчком звеня,
«Подожди до другого раза», уговаривает меня
голос другой, пахнущий йодом, грубой солью, морской травой,
тем сырьем, из которого создан жар сердечный и Бог живой,
ночь по-новому, дар по-старому, — и, безрукая, за окном
ходит ихтия с глазами-фарами, шевеля двойным плавником.