Невидимые

***
Облака — словно конь карфагенских кровей.
В предвечерней калине трещит соловей,
Безутешно твердя: «все едино».
Что земля? Только дымный, нетопленный дом,
где с начала времен меж грехом и стыдом
не найти золотой середины.
Светлячков дети ловят, в коробку кладут.
Гаснет жук, а костер не залит, не задут.
Льется пламя из лунного глаза.
И вступает апостол в сгоревший костёл,
словно молча ложится к хирургу на стол,
поглотать веселящего газа.

Но витийствовать — стыд, а предчувствовать — грех;

так, почти ничего не умея,
мертвый мальчик, грызущий мускатный орех,
в черно-сахарном пепле Помпеи
то ли в радости скалится, то ли в тоске,
перетлевшая лира в бескровной руке
(ты ведь веруешь в истину эту?
ты гуляешь развалинами, смеясь?
ты роняешь монетку в фонтанную грязь?
Слезы с потом, как надо поэту —
льешь?). Какие сухие, бессонные сны —
звонок череп олений, а дёсны красны —
на базальтовой снятся подушке?
Раб мой Божий — в ногах недостроенный ко —
рабль, и непролитое молоко —
серой патиной в глиняной кружке.

***
Аще выберусь к свету из нощи…
Умный батюшка, убранный пышно,
уговаривает — будь попроще,
ибо праздника, в общем, не вышло.
Мне Иов в гноящихся язвах
близок, но остается печальный
факт — увы, мы вращаемся в разных
измерениях, друг клерикальный!

Да, когда за окном литургия,

и когда сообща мы выносим
не гроб Спасителя, но хотя бы другие
доски с темперой в сонную осень,
в незабвенный сентябрь, утро мира
оголенного, словно проводка
в ветхом доме — моя старомодная лира —
как она дребезжит, отдаваясь на откуп

небесам бирюзовым, белесым, багровым!

А я тащусь, как положено — молча.
Сладкая дрема сердца неосторожным словом
нарушается. Здравствуй и тут же прощай,
серая волчья
или мышиная. Эти гроздья
дачной черной смородины, в росе ли,
в изморози, эти толстые гвозди
в фартуке у палача — сколько хмеля

суждено еще… Не особо. Господи верный!

Для кого же ты, бедный, рыдал, упрекая
сам себя на кресте? Тверди безмерной
не углядеть. Ночь густая такая —
спелая, червивая тьма, да кроличьи уши
торчат из норы. Мед и спирт. Плач и сон.
Теплится подорожник на обочинах суши,
океана и всяких безродных времен.