– Наша с тобой работа, юноша, – это война, – говорил он. – И поистине мало кому на земле выпадает подобное счастье. Поверь мне, я вот уже почти сорок лет не выпускаю из руки меч, и хоть я и не силен в молитвах, все же ежедневно благодарю Солнце за то, что оно даровало мне столь славную участь. Война – веселая штука, там видишь и слышишь много славных вещей и многому хорошему научишься. Когда видишь, как твой друг храбро подставляет свое тело оружию, дабы свершилась справедливость, то и у самых старых вояк слезы наворачиваются на глаза. Война даже неблагородных по рождению делает благородными, ведь если у человека есть шлем, меч и щит, он может сразиться с самим королем. А когда знаешь, что дерешься за правое дело и рядом сражается родная кровь, от этого испытываешь такое наслаждение, что словами не описать. Нет ничего лучше хорошей честной драки, верно, женушка?
– Верно, Вальдо! – отзывалась Дуада. – Недаром мой покойный отец не раз говорил, что ставит тебя выше всех остальных зятьев за то, что ты такой храбрец на поле боя. Ведь знаете, дорогой сосед, – обращалась она к Карстену, – Вальдо сражался с такой отвагой, что его ни разу не брали в плен и ни разу его семье не приходилось собирать деньги ему на выкуп. А вот муж моей старшей сестры раз попал в плен к дивам из-за собственной трусости и нерасторопности, и его семье пришлось продать буквально все, что у них было, чтобы его вызволить. В конце концов дошло даже до того, что сестра не могла выйти на улицу: у нее не осталось ни одного приличного платья и башмаков, она сидела дома босая и почти голая, в одной лишь рубашке.
Карстен хорошо помнил, как Гэл, чужанский десятник, живущий в замке, не раз говаривал: «Война сладка лишь для тех, кто на ней не бывал». Но поскольку сам Карстен был как раз из тех, кто пока нигде не бывал, а Вальдибер и даже Дуада – опытные вояки, то юный граф почел за лучшее промолчать.
Два дня они ехали вдоль опушки леса, не встречая людских поселений. На третий день дорога повернула на восток и вывела к берегу моря. С прибрежных скал открывался великолепный вид на голубой простор, усеянный скалами и рыбачьими лодками. Над водой кружились чайки, выше, под тонкой пеленой облаков, летели к северу дикие гуси.
– Смотрите, вон он, Дождевой Камень! – Палец Аэллис указывал на одинокую остроконечную скалу, вздымающуюся из моря.
– Вы там живете? – изумился Рейнхард.
Скала была голой и безжизненной, на ее вершине, казалось, не хватило бы места даже для птичьего гнезда, не то что для рыцарского замка.
– Да нет же, дурачок! – засмеялась Аэллис. – Конечно, это не наш дом. Это наш Страж Года, в его честь и назвали замок. Здесь рассказывают, что однажды в Колдовскую Ночь белый олень спрятался в нем. Люди видели, как он прыгнул, спасаясь от волков, вон с того утеса и полетел над водой. И прямо в полете превратился снова в звезду, которая упала на вершину скалы и исчезла. Говорят, в тот год в море выловили столько рыбы, что даже собаки на нее смотреть не могли. С тех пор мы ждем, что волшебный олень снова посетит нас.
– Глупые суеверия, в которые верят несчастные темные люди, – не преминула высказать свое мнение Берга.
Дорога снова повернула, уходя от моря и спускаясь в долину. И вскоре братья увидели второй Дождевой Камень – замок графа Ригстайна.
Карстен, как и Рейнхард, еще ни разу не бывал в этих краях и тоже воображал себе этот замок стоящим на неприступной скале на самом берегу моря, окутанным низкими облаками и клочьями белой пены от вечно ярящихся волн. На самом деле, как Карстен вскоре убедился, с замковых стен моря и вовсе не видно: он стоял на широком пологом холме посреди обширной деревни и распаханных полей. Деревню защищали ров и земляной вал, в одном месте через ров перекинут подъемный мост. Рядом с мостом выстроены два земляных укрепления, в каждом из которых могли прятаться несколько стрелков. Ближе к вершине холма возведен еще ряд стен, также земляных, укрепленных деревянными щитами. Лишь ворота и угловые башни были каменные. За этим укреп лением виднелся сам замок – две небольшие башни и каменное двухэтажное строение между ними. Все укрепления и подступы к замку сделаны добротно и оборудованы с умом, и в обычные дни поселение, вероятно, радовало глаз своим цветущим видом. Однако на сей раз глазам Карстена и Рейнхарда предстала горестная картина разора и запустения: почти все дома в деревне оказались сожжены, дворы и сама дорога усеяны черепками посуды и птичьим пухом из распоротых перин; кое-где в проулках юноши замечали белею щие кости животных. Людей в деревне почти не было, но вскоре Карстен с облегчением заметил на полях плуги: крестьяне все же принялись за пахоту. Правда, приглядевшись внимательнее, он заметил, что пахали они не на быках и не на лошадях, а друг на друге. Самый сильный из членов семейства впрягался в плуг, остальные как могли ему помогали.