Меж тем Эдельм уже начал сожалеть о своем поступке, на который толкнуло его безумие, и понял он, что зря теряет радость и лишает себя счастья. Поднялся он рано утром и, подойдя к замку, где жила его дама, объявил, что хочет видеть ее, и клялся что все, совершенное до того, он совершил в чистом безумии и помрачении разума. Дама же отказалась увидеть его и выслушать и велела гнать с позором. При этом она говорила: «Я очень хорошо вижу, что он страдает лишь оттого, что сам утратил некую радость и наслаждение, а о том, что мне причинил незаслуженно боль и страдания, он вовсе не думает и не сокрушается».
И так Эдельм ушел, плача, вздыхая и жалуясь, и целый год пытался вновь взять свою даму приступом, посылал к ней гонцов с подарками и пел прежалостные канцоны. Но все было тщетно: дама лишь отвечала, что он навек утратил ее сердце после того, как жестоко над ней посмеялся. И вот Эдельм от горя и отчаяния совсем впал в безумие и сделался страшен. У него выросла длинная борода, поскольку он не брил ее. Росла она клочьями, поскольку он ее беспрестанно рвал. Глаза его покраснели от неустанных рыданий, ногти загнулись, как у хищной птицы, и оставляли глубокие царапины, когда он терзал себе лицо и грудь. Его камзол вечно был расстегнут, так как пуговицы отлетали от глубоких и горестных вздохов. У чулок же порвались подвязки, и они сползали на пятки.
Тогда Адельм, видя, что происходит с его другом, решил с ним поговорить откровенно. И Эдельм на этот раз все ему поведал, сетуя на безумие, которому поддался. Адельм же, узнав причину ссоры, решил, что это презабавнейшая шутка, и обещал другу отплатить ему по чести, то есть восстановить мир между ним и его возлюбленной точно так же, как поступил некогда Эдельм.
И вот Адельм вскочил на коня, прискакал в замок обиженной дамы и поведал ей о том, в каком отчаянии пребывает ее бывший возлюбленный от безумства, какое он себе придумал, что такую глупую и скверную шутку затеял ради испытания ее любви. Дама же сетовала, что большую совершила ошибку, на такие пойдя унижения. И ответил ей господин Адельм, что потому и следует ей простить, что права она, а Эдельм виноват.
А так как эта история, благодаря прежалостным песням господина Эдельма, стала известна всему городу, то и все знатные горожане подступили к той даме, моля ее простить оступившегося. И так неотступна была их мольба, что наконец убедили они даму забыть прошлое и сменить гнев на милость.
И вот дама назначила день свидания своему рыцарю, чтобы даровать ему прощение. И когда прибыл он к ее замку в одежде кающегося, она вышла к нему навстречу. Тогда Эдельм пал перед ней на колени и целовал землю, по которой она ступала. Она же, сжалившись над ним, взяла его за руку, подняла с колен и повела в свои покои, где даровала ему прощение, обняла и поцеловала.
Но в этот самый миг в исполнение данной дамой клятвы земля, на которой стоял город, стала вдруг жидкой и текучей, как вода, и весь город в единое мгновение со страшным грохотом провалился в бездну. И с тех пор о нем никто ничего не слышал, – закончила Аэллис, нервно комкая платок, сама испуганная собственным рассказом.
– Она не должна была давать такую клятву, – сурово отчеканила Берга.
– Она не должна была нарушать ее, – неожиданно возразил Рейнхард. – Это было все равно что… Все равно что плюнуть в лицо самой себе. Признать, что все, что с ней случилось, – справедливо и правильно. Так нельзя. Помню, давным-давно в одном романе я прочел что-то вроде этого:
– Вот и той даме не следовало через себя переступать. И горожанам тоже поделом: когда человека унижают, этого нельзя прощать.
Он смутился и замолчал. Девушки переглянулись: их поразило то, что мужчина может говорить на подобные темы, да еще так серьезно и складно.
– Прощать может лишь Солнце, – поспешно сказала Берга, – и оно делает это каждое утро, даруя земле свой свет. Люди слишком ничтожны, их обиды и примирения не имеют никакого значения.
Аэллис покачала головой: