Невидимый свет

— Да. Он высунул из окна свою большую руку и махнул, знаешь, так, коротким быстрым движением. Потом машина свернула на дорогу и исчезла. В следующий раз я увидел его, когда он лежал в гробу с розовым от заморозки лицом и улыбкой, как у продавщицы, а все взрослые не переставая говорили скорбные речи.

Боб замолчал, вспоминая взмах руки. В этом жесте выразился весь отец. Короткое мужское приветствие, посланное мускулистой рукой с большой широкой квадратной ладонью. Три желтые нашивки, блеснувшие в угасающем свете; силуэт шляпы на голове человека, отправившегося исполнять нечто под названием «долг», значение которого ему, Бобу, так никто и не смог объяснить.

— Оставь меня, пожалуйста, — попросил он.

— Как ты себя чувствуешь, дорогой?

— Хорошо. Я просто хочу побыть немного один.

— Я буду внизу. Позови, если понадоблюсь.

После ухода жены Боб заплакал. Заплакал навзрыд. Впервые с 23 июля 1955 года.

Глава 9

В ту ночь Расс опять грезил о Лэймаре Пае. Кошмар, как всегда, начался с довольно миролюбивой сцены. Он сидел в баре «Попайз» и ел жирного цыпленка с бобами. Потом появился Лэймар, огромный, как дом, дружелюбный, как сама жизнь. Поскольку Расс видел Лэймара только на фотографиях, его подсознание, не отягощенное памятью встреч, каждый раз изобретало новые занимательные подробности внешности бандита. Например, в ту ночь Лэймар предстал перед ним в клоунском костюме с ярко-красным шариком на носу, под которым сверкали белые крепкие зубы. Всем своим обликом он излучал мощь и великолепие.

Лэймар, увидев Расса, подошел к нему и спросил:

— Ты как, крутой парень или так себе, обычный кретин?

Для Расса это был жизненно важный вопрос. Еще одна проверка на прочность. И он уже заранее знал, что не выдержит испытания.

Однако храбро ответил:

— Крутой.

Лэймар остановил на его лице проницательный взгляд злобных глаз, потом, прищурившись, окинул с ног до головы и вынес заключение:

— Черта с два, парень.

— Нет, правда, — упирался Расс с обреченностью завзятого лжеца. — Я крутой, правда. Всю жизнь был крутым.

На щеках под клоунскими румянами проступила бледность, свидетельствовавшая о вспыхнувшей ярости; зрачки сузились до размера булавочной головки, выдавая неистовое желание пустить в ход кулак. Но Лэймар обуздал свой гнев.

— А я говорю, что ты кретин, и черт с тобой! — Слово «кретин» он сжевал: получилось «кртин».

Расс съежился от страха. Лэймар был рослый, сильный, решительный, проницательный. Он не ведал сомнений, не испытывал сожаления. Словом, по-настоящему крутой.

— Ладно, — наконец смилостивился он, — посмотрим, что ты собой представляешь.

Лэймар, Бог в шутовском наряде, махнул рукой, и «Попайз» исчез, словно по мановению волшебной палочки. Расс вместе с ним перенесся на газон перед отцовским домом в Лотоне (штат Оклахома). Это был славный старый домик, в котором счастливо жили Расс с братом, окруженные заботой и любовью родителей. Из трубы вился дымок (хотя во сне Расса действие происходило в разгар лета), из чего он сделал вывод, что вся семья дома. По воле Лэймара Расс в следующую секунду обрел способность проникать взглядом сквозь стены и теперь отчетливо видел внутренние помещения.

Его брат Джефф в своей комнате старательно шнуровал бейсбольную перчатку. Другой мальчишка счел бы подобное усердие пустой тратой времени. Но только не Джефф. Он вкладывал в каждое свое движение всю душу, стремясь приладить перчатку таким образом, чтобы она не слишком сдавливала руку.

Мама Расса и Джеффа, Джен, красивая полноватая женщина лет пятидесяти, надрывалась у горячей плиты. Мама всегда что-нибудь стряпала. Ему казалось, что она кормит весь мир. Она променяла на кухню свое счастье, свободу, положение в обществе, неустанно колдуя то над одним блюдом, то над другим, не ропща, не выказывая ни разочарования, ни гнева, ни обиды. Она всю свою жизнь посвятила семье. Только так Расс всегда и думал о матери.

Внизу отец, в форме полицейского, возился с оружием. Сколько Расс помнил, отец постоянно возился с оружием. Вот и сейчас он сосредоточенно чистил револьвер, отрешившись от внешнего мира. Рядом сидела обнаженная молодая женщина, наблюдавшая за работой его рук. Она умоляла отца поторопиться, говорила, что устала ждать, на что тот отвечал: «Вот только смажу еще затвор и пойдем отсюда».