Невилл Чемберлен

Внешнеполитические проблемы усугублялись внутренними, в том числе и в Кабинете, который уже сам собой был недоволен, и решать все это предстояло Чемберлену, горестно писавшему сестре: «Когда С. Б. был премьер-министром, у него был я, чтобы помогать ему, а у меня нет никого в таком же положении, и, следовательно, только я один и должен распутывать все проблемы»[477]. Особенно его удручало то, что он вынужден сам отчитываться перед палатой общин, общаться с прессой, в том числе и иностранной по внешнеполитическим делам и пр. и пр. Галифакс, как член палаты лордов с ее спокойной обстановкой, палец о палец не стремился ударить, чтобы помочь другу и руководителю, а только критиковал его выступления.

Исходя из того, что случится спустя всего три месяца, можно предположить, что, конечно, здесь Невилл Чемберлен совершил свою роковую ошибку, не послушавшись многочисленных мнений и не сменив состав правительства, а особенно министра иностранных дел, но, будем откровенны, и менять-то его было просто не на кого. Равно как и остальных. Чемберлен, как и положено вьючной лошади, продолжал тащить правительство и европейский мир на своей спине: «Единственная вещь, о которой я забочусь, это то, чтобы быть в состоянии проводить политику, в которую я верю, и знаю, что я прав. Единственным бедствием для меня является то, что критика в наш адрес может создавать преграды, а это ставит мои цели под угрозу. Таким образом, я страдаю от глупостей, которые люди и газеты этой страны повторяют. Тем не менее хотя собаки и лают, но караван идет дальше»[478]. Следующей остановкой этого каравана был Рим.

В начале января 1939 года предпосылки для этого визита премьер-министра были не самые благоприятные. Франко одержал ряд сокрушительных побед в Испании, что вызвало ликование Италии и агрессивную реакцию Франции. Рейх оставался мрачен и не проявлял дружелюбия. «К счастью, мой характер, как говорит Л. Д., — «чрезвычайно упрямый», и я отказываюсь меняться»[479], — писал Невилл Чемберлен сестре перед визитом к Муссолини. Сам дуче готовился к встрече и, по некоторым сведениям, издевательски отметил: «К нам приезжает Чемберлен со своим зонтиком». В роли зонтика выступать пришлось лорду Галифаксу, который от всего этого приуныл, и весь визит его не покидали грустные мысли: «Когда я шел с Чемберленом к Муссолини вдоль не очень широкого прохода между линиями молодых чернорубашечников, которые стояли с выхваченными кинжалами на уровне плеч, меня не отпускала неудобная мысль, что, если бы я споткнулся, я должен бы был непогрешимо пронзить горло острием кинжала; Чемберлен, который ниже меня ростом, упал бы более счастливо, под кинжалами»[480]. Действительно, до высот ренессанса лорда Галифакса, хотя и физически ниже премьер-министр был лишь на три дюйма, ему было далеко.

Англо-итальянские переговоры прошли в достаточной степени неплохо, хотя, конечно, их успешность нельзя было сравнить с ликованием толп на улицах Рима. Галифакса не покидало ощущение спектакля, но после он получил сведения о том, что все эти акции выражения любви премьер-министру были спонтанными, а вовсе не отрепетированными и, более того, Муссолини был чрезвычайно раздражен ими и даже отдал приказ разгонять такие толпы. А самый настоящий зонтик в Риме у Чемберлена все-таки пропал, он забыл его на одном из многочисленных банкетов, и только перед самым отъездом его нашли и вернули владельцу[481], что дало повод для бесчисленных острот всей европейской прессе. И все же премьер-министр Чемберлен еще был уверен, что сохраненный им мир — вовсе не шутка, как бы в опере тогда ни пел об этом Фальстаф со сцены.