Невинная кровь

У барьера она предъявила билет и какую-то бумагу, наверное, что-то вроде проездного, а мать отошла в сторонку, точно послушное дитя, путешествующее со взрослым человеком. Норман последовал за ними на восьмую платформу. Там уже толпилось около двадцати человек. Убийца с дочерью отошли ото всех ярдов на пятьдесят и молча встали. Скейс не рискнул выйти из общей группы, дабы не привлекать к себе внимания. Теперь, когда времени у них предостаточно, а заняться решительно нечем, та или другая могут узнать его, и тогда все пропало. Он развернул газету, повернулся к обеим вполоборота и стал прислушиваться к отдаленному шуму поезда. Первая часть плана была проста: неторопливо и незаметно сесть в тот же вагон, который выберут они. Это важно, если он не хочет потерять след на Кингз-Кросс. Какое везение, что современные междугородные поезда оборудованы длинными открытыми вагонами вместо прежних тесных купе. Вот где могли бы возникнуть сложности. Мало ему страха оказаться нечаянно узнанным даже после стольких долгих лет; мысль о том, чтобы сидеть с убийцей своего единственного ребенка буквально колено к колену, ловить на себе ее случайные, а то и любопытные взгляды, внезапно заинтересовавшиеся его некрасивым и незначительным видом, — подобная мысль была непереносима.

Поезд пришел точно по расписанию. Норман учтиво посторонился, пропуская семью с маленькими детьми, как вдруг перед его глазами возникли две стройные пассажирки со светлыми волосами. Женщины прошли в глубь купе и сели рядом. Скейс проскользнул на свободное место у окна, ближе к выходу, опустил рюкзак на столик и снова прикрылся газетой. Те, за кем он следил, пропали из вида, зато поверх «Дейли телеграф» он пристально следил за противоположной дверью на случай, если они пожелают сменить вагон. Впрочем, снаружи втискивались все новые пассажиры, и дамочки не поднимались со своих мест.

Почти сразу же Норман запоздало раскаялся, что сел у окна. Не успел прозвучать свисток отправления, как рядом со вздохами облегчения плюхнулись трое: грузная, потная пара с прыщавым отпрыском. Скейс неприметно сжался, когда жирное бедро соседки придавило его к стене. Стоило поезду набрать ход, как толстуха извлекла из сумки термос, три одноразовых чашки, пластмассовую коробку для пикников и принялась делить бутерброды. Над столиком распространился острый запах сыра и огуречного маринада. Не имея возможности раскрыть газету, Норман свернул ее пополам и с притворным интересом углубился в чтение последней страницы, где помешались объявления о рождениях и смертях. Оставалось надеяться, что по дороге его не потянет в туалет. Страшно было подумать о том, чтобы просить этого монстра в платье подвинуться. Хуже того, Скейс боялся застрять в ловушке в самый неподходящий момент, когда убийца с дочерью тронутся к выходу. А вдруг они выйдут прежде, чем он вырвется на свободу?

Скейс почти не чувствовал времени. В течение первого часа он сидел в своем углу, будто окаменевший, опасаясь в глубине души, что Мэри Дактон услышит отчаянный стук его сердца, ощутит его тревогу. В основном Норман смотрел, как мокнут под дождем унылые поля, поникшие деревья, незнакомые городки с почерневшими домишками, деревни, похожие на заброшенные выселки погибшей цивилизации, как поднимаются и вновь опадают вдоль дороги блестящие провода. Спустя примерно час ливень кончился, из-за туч вынырнуло яркое знойное солнце, и над раскисшей землей выросли тонкие прозрачные струйки пара. В какую-то минуту вследствие причудливой игры света вагон отразился в собственных окнах, и Скейсу привиделись бледные тени пассажиров, летящих по воздуху в чинных и недвижных позах манекенов, с пустыми, серыми лицами трупов. Лишь единожды его взгляд сосредоточился и ненадолго ожил. Поезд притормозил в окрестностях Донкастера, и в краткое мгновение неестественного покоя Норман заметил у края раны высокие, сильные стебли цветов в белой пене тонких, нежных лепестков. Цветы напомнили о воскресных вечерах в методистской школе, куда мать отправляла его мальчишкой — видимо, чтобы не путался под ногами. В августе школа праздновала годовщину, и дети украшали ее луговыми букетиками. Однако грубое викторианское здание из громоздкого темного камня безнадежно душило хрупкую красоту цветов. Скейс так и видел керамический кувшин с лютиками, увядающими на краю скамьи, видел, как белоснежная пыль его осыпается на его лучшие парадные ботинки. Мальчик сидел тише воды, ниже травы — лишь бы только Бог не заметил маленького Криппена, затесавшегося в толпу избранных, — и отстранялся ото всего доброго, на что, по собственному убеждению, никогда не имел права, безумно боясь, чтобы кто-нибудь не заподозрил в столь нечистом существе неподобающие желания или мечты. Воскресная школа не изменила его жизнь, разве что в будущем в самые тяжелые минуты на ум непрошено приходили цитаты из Священного Писания, причем почти всегда неуместные. Скудная плата за долгие, наполненные тревогой выходные вечера.