Невинная кровь

Девушка вспыхнула и кивнула. При этом у нее был польщенный вид. Мужчина заметил, как она бегло разгладила на коленях голубое платье, наполовину спрятанное под желтовато-коричневым шерстяным кардиганом, и улыбнулась, словно радуясь, что вовремя надела обновку.

Надо же, какой болван, молча выбранил себя Скейс. Не успев раскаяться в первой глупости, поторопился брякнуть вторую. Однако поворачивать поздно, да и не очень-то хочется. Кстати, куда бы ее повести? На Виктория-стрит есть небольшая закусочная, куда он пару раз наведывался. Интересно, работает ли она по воскресеньям? Там чисто, хотя ужасно убого. Впрочем, какая разница? Девушка все равно не увидит обшарпанных перегородок… Норман устыдился сам себя. Не хватало еще обманывать слепого человека, женщину! Нет, этот вечер должен запомниться ей надолго. Вайолет никогда не узнает, как много значило для мужчины ее согласие. К тому же он выходил в свет только с Мэвис, а это было очень и очень давно. Что из того, что его спутница не может видеть? Если бы могла — пожалуй, отклонила бы приглашение. Вроде бы неподалеку от вокзала есть итальянский ресторанчик… По крайней мере не придется ломать голову из-за Арабики. С детьми, как он заметил, в такие места пускают неохотно, а вот с собаками — без вопросов. Лишь бы там было открыто по воскресеньям!

День засиял радужными красками. В самом деле, пора бы взять выходной! Наконец-то можно спокойно погулять и побеседовать с другим человеком.

Договорившись на двенадцать часов, Норман поднялся к себе в номер — и задумался. Вроде бы нет смысла брать с собой рюкзак. Однако не опасно ли бросать его в гостинице? Да и сроднился он уже с ним, будет как-то неловко бродить по улицам, не чувствуя привычной тяжести на плече.

Норман вдруг усмехнулся: надо же было так хитро выбрать себе спутницу. Вот уж кто никогда не спросит, зачем рюкзак и что в нем. Да и после убийства девушка станет единственным человеком, которой совершенно точно не предъявят его фото для опознания.

14

Настало двадцать седьмое августа, второе совместное воскресенье. После завтрака мать неожиданно сказала:

— Не против, если сегодня мы сходим в церковь?

Изумленная Филиппа заставила себя кивнуть, будто ни в чем не бывало. В свое время она посетила множество служб и теперь считала себя экспертом не только по храмовой архитектуре, но и по песнопениям. Итак, что предпочтет ее мать: строгую церемонию и уравновешенно-красивый хор приходской церкви на Марилебон? Англиканскую мессу в церкви Всех святых, в мерцании золота, старинных мозаик и витражей на Маргарет-стрит? Барочное великолепие собора Святого Павла?

Мэри не хотела пышности и не хотела долго добираться до места, поэтому они отправились в прохладную церковь Святого Киприана, туда, где чисто мужской хор без музыки выводил на балконе литургию, священник с приятным голосом вел безукоризненно католические службы и едкий, сладкий дух фимиама облаком окутывал алтарь. Пока возносили молитвы, Филиппа тихо сидела на скамье, слегка наклонив голову. Раз уж сама решила прийти сюда, никто не тащил насильно, не мешает проявить вежливость и хотя бы не выделяться. С какой стати задевать чужие чувства, когда и вера, и атеизм по большому счету для нее пустые слова? Именно эти напевные, возвышено звучащие каденции даровали утешение Джейн Остен, принявшей на смертном одре святое причастие из рук родного брата, что само по себе заслуживает благоговейного молчания. Глядя на склоненную голову и сцепленные руки матери, девушка полюбопытствовала про себя, о чем та может говорить со своим божеством. Потом подумала: «Возможно, она просит за меня» — и ощутила нечто вроде признательности. Впрочем, даже не умея и не желая молиться, Филиппа любила петь церковные гимны. Ее всякий раз изумляли воспаряющие звуки собственного голоса — глубокого, богатого контральто, несравнимого с обыденной речью. Казалось, это вырывалась наружу некая потаенная часть ее души, вольная и непредсказуемая, словно ветер, — и все благодаря простеньким метрическим стихам и жизнерадостно-ностальгической мелодии.

Мать не тронулась к алтарю, когда настало время верующим есть плоть и пить кровь Бога. На последнем гимне она сделала знак Филиппе и пошла к выходу. Похоже, боялась, что священник или члены конгрегации захотят познакомиться или даже оказать новичкам радушный прием. Какой бы ни была странная религиозная жизнь этой женщины, по крайней мере там не нашлось места для чаепития в приходской комнате и прощальных сплетен у порога; что ж, и на том спасибо. Тихо затворив за собой дверь, за которой угасали последние ноты, женщины решили не возиться с обедом, но оставаться как можно дольше под открытым небом, пока погода хорошая. Недорого поесть где-нибудь на Бейкер-стрит, а потом гулять до самого вечера в Риджентс-парке.