Невинная Настя, или Сто первых мужчин

И ушел, а я осталась сидеть. Сижу и ножом в бревне ковыряю, думаю: что теперь будет? Этот нож со складным штопором я в тот день у дедушки взяла, когда нам с пацанами нужно было бутылку с вином открывать. И этот ножик у меня остался, я сунула его в карман джинсов, а теперь открыла его и стала в бревне вырезать что-то. Просидела так минут десять и понимаю, что надо возвращаться. Подхожу к клубу и, заходя за угол, слышу знакомые голоса. Стоят там Филипп и Роман. Я останавливаюсь и слушаю из-за угла. А у них там не такой разговор, как при ссоре, нет, а такой, как будто говорят лучшие друзья.

Филипп говорит:

– Рома, ты извини, но так уж вышло – Настя со мной спала.

И я вдруг соображаю, что Филипп меня предал только ради того, чтобы подружиться с Ромой. Ведь Роман со всеми дружит, и его все любят, а Филипп – изгой, с ним никто практически не общается из деревенских пацанов. А тут такая возможность представилась – доказать всем, что он не голубой, и с Ромочкой подружиться. Пускай таким способом, но подружиться.

И вот я стою и слушаю этот разговор.

И хотя было лето, жарко, но меня вдруг просто дрожь охватывает, мурашки по коже. Я стою и в руке нож сжимаю, лезвие сжимаю до такой степени, что уже кровь течет по пальцам. А я этого не чувствую, потому что слышу, как Роман спокойным тоном отвечает Филиппу:

– Извини, конечно, но я с ней уже месяц гуляю. Она тоже со мной спит.

И тут они начинают спорить, кто мной уже попользовался и кто из них кому должен меня отдать. Филипп говорит типа:

– Ты ею попользовался, а теперь мне отдай.

А Рома отвечает:

– Нет, это ты ею вчера попользовался, а теперь мне отдай то, что осталось.

Я стою за углом и знаю, что я ведь ни с одним из них не спала. И вообще, кроме простых поцелуев, дело ни с тем, ни с другим дальше не заходило.

И вот стою я, сжимаю нож и думаю: Господи, неужели они такие уроды? Я им всю себя душевно отдавала, я настолько их морально вознесла, что любила уже не физически, а духовно, а они стоят тут и обсуждают, кто со мной спал. Неужели это важно?

Я выхожу и говорю:

– Посмотрите мне оба в глаза и скажите, кто со мной спал. Вот скажите мне лично, кто из вас со мной спал?

Они молчат. Знают оба, что такого не было.

Я говорю Роме:

– Ну, скажи! Что ты молчишь?

И от злости, от ненависти – сама себе ножом по руке, по венам – раз! А боли нет. Я еще раз – боли нет! Я еще…

А я была в легком «топике», и у меня уже по телу кровь, по животу, по рукам…

Они это видят и говорят:

– Настя, как ты можешь? Перестань!

И начинают у меня нож отнимать.

А я не отдаю, я требую:

– Говорите, уроды! В лицо мне говорите!

Они хотят меня успокоить, Рома протягивает руку за ножом, я ему режу ладонь. Филиппа я не помню куда, но тоже поранила. Потому что мной овладела такая злость, такая обида – я не могла поверить, почему, когда ты относишься к человеку так потрясающе и душевно, он к тебе, извините за выражение, задницей поворачивается!

А это же было рядом с клубом, там вокруг много народу, все всё видят и слышат. И я понимаю, что теперь вся моя репутация накрылась от «а» до «я». Правду говорят, что черного кобеля не отмоешь добела. Так и репутацию свою, сколько ни мойся, не отмоешь, если на ней хоть маленькое пятнышко есть.

И вот я стою там и понимаю, что все, конец моей репутации. Причем было бы по делу – ладно! Но ведь не по делу, у меня с Филиппом, могу вам поклясться, были только духовные отношения, и он был не только такой мальчик-золото, но он еще и стихи мне часто читал. А стихи знаете какие?

Если умру я, если исчезну —

Ты не заплачешь, ты б не смогла.

Я в твоей жизни, говоря честно,

Не занимаю большого угла.

Но есть на свете такая дружба,

Такое чувство на свете есть,

Что воркование совсем не нужно,

Как не нужны ни ложь и ни лесть.

И знаешь, что бы с тобой ни случилось,

Какие б ни прокляли голоса,

Тебя, искалеченную судьбою,

Те же теплые встретят глаза.

И встретят не так, как другие люди,

А всей глубиной своей теплоты,

Не потому, что ты абсолютна,

А потому, что ты – это ты!

Это стихотворение он мне читал очень часто, я его выучила наизусть и даже записала себе, и это стихотворение действительно отражало его отношение ко мне. Иногда мы бывали на речке и сидели на траве – а трава, представляете, такая мягкая, нежная, и над нами небо такое голубое, и запахи вокруг осоки, камыша, речки, то есть все это настраивало на такой лад, что однажды я даже сама начала к нему приставать. А он говорит:

– Настя, не надо! Мы же с тобой выше этого. Зачем ты так?

И все приостановилось, честно вам говорю.