Невинность палачей

У Алин сжимается сердце, пока она ищет глазами отца. Находит, пробирается между столами и обнимает его за плечи, сообщая тем самым о своем приходе.

– Папа, здравствуй! – шепчет она ему на ухо.

Старик поднимает на нее удивленный взгляд. И всматривается несколько долгих, слишком долгих секунд, прежде чем выразить свою радость:

– Эжени! Как хорошо, что ты пришла!

– Нет, папа, я не Эжени. Я твоя дочка.

– Моя дочка? У меня нет дочки…

– Не будем сейчас об этом. Хочешь на прогулку?

– Нет, спасибо. Мне и тут хорошо.

Алин прикусывает нижнюю губу. Смотрит на наручные часы. Понимает, что нужно сдерживаться, чтобы не растревожить старика.

– Папа, там, в машине, Тео, и он тебя ждет! – продолжает она настойчиво. – Он очень хочет с тобой повидаться!

– Так пусть придет сюда. Тарт сегодня отличный!

Расстроенная Алин готовит новый довод, когда отец вдруг хмурит брови:

– Кстати, а Тео – это кто?

– Мой сын, папа! И твой внук.

– У меня что, и внук есть? Так это же замечательно!

На этот раз Алин жестом выражает свое нетерпение: просовывает руку ему под мышки и заставляет встать.

– Вам обязательно нужно увидеться! Идем!

Старик бормочет что-то под нос, но позволяет себя поднять. Алин вздыхает с облегчением и ведет его к выходу. Возле администраторской стойки она кивает рецепционистке:

– Через час мы вернемся!

– Хорошо, мадам Верду! Франсис, приятной вам прогулки!

Не замедляя шага, Алин подходит к двери, ведущей в маленький холл. Там ей приходится подождать, пока рецепционистка наберет код. Только после этого она тянет входную дверь на себя. Мгновение – и они с отцом выходят из пансионата.

– Нам сюда! – говорит она старику, подводя его к машине.

Открывает заднюю дверцу, чтобы убедиться, что все в порядке. Ни Жермен, ни Тео даже не шевельнулись.

– Подвиньтесь-ка! – приказывает она старухе, намереваясь усадить на заднее сиденье еще одного пассажира.

– Вы что, все семейство решили собрать?

Алин не спешит с ответом. Она помогает отцу устроиться на сиденье, сама защелкивает на нем ремень безопасности, как это обычно проделывают с маленькими детьми. Тео поворачивается, встречается с дедом глазами и машет рукой.

– Привет! – сдавленным голосом произносит он.

Они не виделись уже много месяцев. Слишком интересная у него жизнь, чтобы тратить несколько драгоценных часов на старика, у которого к тому же память как решето. А ведь было время, когда дед называл его «карликом» и считал невежей, потому что в свои восемь Тео не имел представления, кто такие Виктор Гюго, Эдмон Ростан и Уильям Шекспир. А когда Тео исполнилось десять, научил его плутовать в покер несколькими разными способами. Научил его плавать, безжалостно столкнув в большой бассейн – без надувного круга, без предупреждения… Позволял ему допивать остатки спиртного из бокалов, пока никто не видит. Брал с собой на скачки – с условием, что Тео не расскажет матери… Мог запросто дать сотню евро, но систематически забывал купить внуку подарок на день рождения и Рождество…

Но от этого деда – не совсем обычного, неформатного – мало что осталось.

Именно так: дед, вышедший из употребления.

Он переменился и внешне. Когда-то солидный и крепкий, он умел произвести впечатление, и в его исполнении все обретало ясность и смысл – слова, жесты, намерения. Он умел вдохновлять и увлекать за собой. Энергичное тело, возвышенный ум… Но сегодня Тео видит перед собой обычного старика, если и не тщедушного, то, по меньшей мере, выцветшего, как бы увядшего, печальным образом поблекшего. Черты лица – в упадке. Организм – поле под пáром. Душа обросла жирком. Жалкая тень того, кем он когда-то был.

Тео отводит глаза. Сердце у него сжимается, наполняется неясными страхами, в горле царапается дурнота, в душу, как шильца, впиваются угрызения совести. Непоправимое влияние времени воспринимается им как боль, а ведь еще сегодня утром казалось, что жизнь расстилается перед ним насколько хватает глаз…

Боль при виде увядания другого, горечь осознания, что ничто не вечно.

Хотя мальчик с ним и поздоровался, Франсис Вилер, похоже, его даже не заметил. Все внимание старика обращено к Жермен Дэтти, которую он с любопытством разглядывает. Сварливая мадам притворяется, что ничего не замечает. Поджав губы, она смотрит прямо перед собой – надменная, готовая вот-вот вспыхнуть.

– Надо же! Здесь дама! – восклицает Франсис, не сводя со старухи глаз.

– Папа! – устало одергивает его Алин.

Она управилась с ремнем безопасности, и теперь закрывает дверцу, чтобы обойти машину и сесть на водительское кресло.

Но Франсиса не так-то легко смутить. С галантной улыбкой на устах он протягивает Жермен руку и представляется:

– Франсис!

Старуха и бровью не ведет. Она смотрит в одну точку, изображая полнейшее безразличие.

Алин заводит двигатель, и скоро пансионат скрывается из виду.

Франсис не опускает руки́, и через некоторое время Жермен бросает в его сторону раздраженный взгляд.

– Опусти, а то устанет! – бурчит она, принимая неприступный вид: подбородок вздернут, взгляд блуждает в голубой дали.