Невинность палачей

В больничной палате Гийом просыпается, страдальчески кривится. После общего наркоза (его сразу прооперировали) все тело занемело и болит. С его губ слетает хриплый стон. Язык едва ворочается во рту, голова весит не меньше тонны, шея занемела так, что кажется каменной. Он хочет открыть глаза, но не может. В левой руке торчит капельница, по которой в кровь поступает обезболивающее, и он вдруг осознает, как сильно она ему мешает. И холодный свет неоновой лампы над кроватью тоже. И это невыносимо – лежать в одной позе и чувствовать, что все, что ниже пояса, тебя не слушается… Каждый жест, каждое движение порождают массу неприятных ощущений – антология изощренных мучений, что называется, на любой вкус: от тошноты до невыносимого зуда, от ломоты до раздражения, от судорог до мышечных болей.

Кассир мучительно пытается вынырнуть из искусственного сна, обрывки которого все еще сковывают сознание. Однако инстинкт берет свое, и Гийом заставляет себя вернуться в реальность, хотя затуманенный рассудок еще пребывает в апатии. Но если воспоминания и прячутся в химическом тумане, этом коктейле из медикаментов и телесного оцепенения, шестое чувство подсказывает, что рядом кто-то есть.

Собрав остаток сил, Гийом открывает глаза.

Справа, на краешке кровати, сидит Камий и с любопытством смотрит на него. Как только она замечает, что взгляд у парня стал более осмысленным, она ласково ему улыбается.

– Привет!

Гийому требуется еще минута, чтобы определиться во времени и пространстве, подчинить себе мышцы, память, мысли.

– …вет…

Голос тоже не очень его слушается. Он делает новую попытку шевельнуться, хотя бы чуть-чуть привстать, но быстро сдается. Двигается только голова, и то плохо. Правда, посмотреть по сторонам он может.

– Как ты себя чувствуешь? – участливо интересуется Камий.

Не отвечая, Гийом быстро закрывает глаза – чтобы избежать испытания говорением. Не зная, как понимать эту лаконичную реакцию на вопрос, девушка сочувственно улыбается и вздыхает.

– Я хочу сказать… Мне очень жаль, что с тобой такое случилось.

– С… Спа… Спасибо! – получается у Гийома выговорить.

Между ними повисает молчание, но Камий, которая чувствует себя неловко, спешит его нарушить:

– Я могу что-нибудь для тебя сделать?

Гийом окидывает ее взглядом и молчит. Может ли она что-нибудь для него сделать?

Да.

Могла бы, к примеру, сказать, ждет она от него ребенка или нет. В суровой схватке между силами витальными и тлетворными что восторжествовало – жизнь или смерть? Творение или Разрушение – кто вышел победителем из этой ожесточенной дуэли? Или он пережил все это зря? И если бы она оказалась на его месте и была бы беременна, потеряла бы она ребенка?

Растворяясь в созерцании этой подруги на один вечер, этой маленькой женщины, способной подарить жизнь, Гийом хочет видеть в ней причину, ради которой он прошел через весь этот ужас.

– Ты…

Слова не хотят слетать с губ. Парень сглатывает, его взгляд упирается Камий в живот – цепляется за надежду, которую источает это неповрежденное, в отличие от его собственного, тело. Уж лучше жертва во спасение, чем хаос пустоты…

Когда он поднимает глаза, то встречается взглядом с Камий. Они молча смотрят друг на друга: он – измученный, она – сконфуженная. И девушка снова спешит заговорить.

– Ах, это… – восклицает она, давая понять, что догадалась. – Нет, можешь не беспокоиться! Ложная тревога. Задержка месячных. Я звонила тебе вчера, но никто не брал трубку. Потом я узнала почему…

Голос у нее звонкий, тон – невесомый. Так вспоминают о несущественной детали, о чем-то неважном. Легко, мимоходом… Гийом впитывает информацию, ничем не выдавая своих чувств. Едва заметный кивок – вот и вся реакция.

Потом опускает глаза.

Сама того не зная, Камий только что искалечила его второй раз за сутки. Только на этот раз не тело Гийома кричит от боли, а его душа.

* * *

В номере гостиницы Тома выныривает из нескончаемой дремы. Сознание, опустошенное катаклизмом, разрушившим его жизнь, старается удержаться на плаву в потоке терзающих сердце образов. Он хочет открыть глаза, но боится. Сомневается, что хватит сил посмотреть по сторонам. Чтобы увидеть что? Чтобы найти кого?

Он решается открыть глаза – приподнимает веки, и несколько слезинок бесшумно катятся по щекам.

Комната, в которой он сейчас находится, холодна и безлика. Пустая. Чужая. Совсем как жизнь, куда его катапультировало вчерашними событиями. Исторгло из привычного бытия. Выбросило из повествования. И теперь он – хуже бомжа. Лицо без определенной судьбы…

А ведь он уже привык просыпаться под дочуркин лепет, a fortiōri в субботнее утро, когда не надо вставать на работу. Тома нравилось понежиться под одеялом с женой и ребенком. Может, иногда он и вспоминал с ностальгией времена, когда в уик-энд можно было поспать подольше, но к мягкой тирании детского распорядка так легко приспосабливаешься…

Сегодня утром первым, что он увидел, открыв глаза, были обломки собственной жизни, и тишина не дала ему снова заснуть.