Невинные дела (Худ. Е.А.Шукаев)

— Почему вы торопитесь?

— Но, господин президент, у вас дела. Я не смею…

— Да, конечно, дела… Но, — президент лукаво улыбнулся, аппараты щелкнули, — разве поговорить по душам с простым человеком из народа — это не дело?

Журналисты моментально раскрыли блокноты и запечатлели президентский афоризм.

— Впрочем, господин Джерард, — благодушно продолжал президент, — не думайте, что государственные люди только и знают, что работают. Нет, позвольте и нам, грешным смертным, иногда отдохнуть и позабавиться. Вот, к примеру, у меня недурной кегельбан. Как вы насчет этого спорта?

Проследовали в кегельбан (конечно, в сопровождении свиты журналистов). Господин президент разошелся, снял пиджак и шар за шаром посылал с таким мастерством, что кегли валились пачками, а он, как малый ребенок, заливался довольным смехом.

«Боже мой, да он же совсем простой, милый человек, — думал между тем Джерард. — Вот что значит демократия! Ну разве стал бы играть с простым рабочим король? Черта с два — он и на порог не пустил бы!»

Особенно умиляли Джерарда президентские подтяжки: коричневые, с голубой полоской, они были точь-в-точь такие же, как у Джерарда. Джерард тоже снял пиджак, и не только потому, что было жарко, а чтобы всем — и журналистам и всему миру — было видно, что вот простой рабочий и сам президент носят одни и те же недорогие подтяжки фирмы Конрой и Конрой.

Душа Джерарда окончательно переполнилась демократическим восторгом, когда господин президент заметил, что теперь, после этой горячей игры, очень приятно бы выкупаться. Кортеж направился в зал с плавательным бассейном. Хозяин и гость облачались в полосатые красно-синие трусы, плавали, ныряли, догоняли и брызгали друг на друга, а кинооператоры бегали вокруг бассейна, разыскивая наиболее удобные для съемки позиции. И Джерард, разглядывая костлявого человека в полосатых трусах, с наивно торчащими волосками на кривых ножках, спрашивал себя: неужели это и есть президент?

И когда наконец Джерард покинул гостеприимного хозяина (предварительно получив из рук президентши в подарок детям коробку шоколадных конфет), а журналисты, едва он вышел за ограду, обступили его, чтобы узнать мнение о господине президенте, то у ошеломленного медианца от избытка нахлынувших чувств нашлось всего два слова:

— Свой парень!

Но, черт возьми, разве можно было сказать лучше? «Свой парень» — записали двенадцать репортеров. «Свой парень» — напечатают через полчаса сотни газет. «Свой парень» — прочитают тысячи, сотни тысяч читателей и возрадуются, что они выбрали президентом «своего парня», и подумают о том, что хорошо бы выбрать «своего парня» и на новый срок. «Свой парень!» Нет, лучше не скажешь!

А «свой парень» тем временем готовился к новой встрече. Он вызвал секретаря и осведомился, приготовлен ли самолет. Затем он сел в свою машину и укатил на аэродром. Через два часа, когда уже совсем смеркалось, самолет приземлился, и президент снова пересел в автомобиль. Еще через четверть часа швейцар с глубоким поклоном открыл перед господином президентом огромную дверь. Президент вступил в обширный вестибюль, увешанный картинами и портретами. Здесь его встретил седовласый господин в костюме более фантастическом, чем красивом: в коротких шелковых панталонах, белых чулках и темной бархатной куртке, украшенной многочисленными медалями и лентами. Судя по количеству регалий, это был весьма важный сановник. Но президент обратился к нему запросто:

— Здравствуйте, Вильям! Принимает?

— Изволят отдыхать, господин президент..

— А профессор?..

— У них сейчас посетитель… Я доложу, как только они освободятся… Извольте обождать…

И дворецкий (так как это был только дворецкий) поднялся по широкой лестнице, мелодично позвякивая медалями.

Господин Бурман уселся в глубокое кресло и принялся ждать. Этой способностью он, видимо, обладал в полной мере: прошло около часа, блестящий Вильям все не показывался, но господин президент все так же спокойно сидел в кресле, не проявляя никаких признаков нетерпения. Он даже не удостоил внимания картины в золоченых рамах. Трудно сказать, почему это происходило: то ли господин президент, как человек деловой, был равнодушен к вопросам искусства, то ли он уже раньше имел случай ознакомиться с этими шедеврами (несомненно, здесь могли быть только шедевры).

Когда ожидание перевалило на второй час, высокопоставленный гость попросту слегка задремал. Из легкого забытья его вывел звук шагов где-то вверху лестницы. Господин Бурман глянул в этом направлении, и приятная дремота моментально слетела с него. По лестнице спускался человек в военной форме. Господин Бурман выпрыгнул из кресла с почти балетной легкостью. Внезапно в нем пробудился интерес к шедеврам искусства: он подбежал к одной из картин, окаменел перед ней, втянул голову в плечи, впился глазами…