- Видите ли, Чарли, насколько я понимаю, в деле замешаны весьма высокопоставленные люди. Ундричу бросят спасательный круг, иначе он потащит с собой на дно и еще кое-кого. Вы понимаете? Есть и другая сторона дела. Признать Ундрича аферистом - это значит расписаться в своем банкротстве. Это считают слишком опасным, на это у нас не пойдут. Похоже, что Ундрич будет продолжать разливаться соловьем.
- Ну и черт с ним!
- Конечно, аферист будет пожинать славу и наживать деньги, а настоящий изобретатель будет чинить печи и перебиваться в этой конуре…
- Вот уж что меня меньше всего задевает! - совершенно искренне воскликнул Грехэм.
- Бросьте, Чарли, давайте говорить серьезно. Я говорил о вас с президентом. Сказал ему о вашем открытии. Поймите, как вы им сейчас нужны! Развязаться с Ундричем они смогут, только получив вас. Вы можете диктовать условия. Бурман так и говорит: мы готовы дать миллионы. Подождите, подождите, Чарли, - поспешно сказал Уайтхэч, заметив брезгливую мину Грехэма, - я повторяю только то, что сказал президент, я обязан это, сам-то я отлично знаю, что вы из бессребреников… Нет, не серебром и золотом я стараюсь вас прельстить - подумайте о том, что действительно дорого вам: о научной работе. Ну что вы здесь? Жалкий поденщик какого-то ничтожества Вальтера. Вы губите себя. А там перед вами неисчерпаемые возможности, широкая арена научной работы, мировая слава… Там вы…
- …жалкий поденщик какого-то ничтожества Докпуллера - не правда ли, профессор? - с горечью перебил Грехэм. Он встал из-за стола и теперь стоял перед Уайтхэчем. Лицо его горело, глаза сверкали. - Да, да, ведь это в угоду докпуллерам, чтобы уберечь и приумножить их миллиарды, моими лучами будут убивать миллионы людей. Широкая научная арена!.. Если бы вы сказали, что с помощью моих лучей будут втрое быстрее выращивать растения и животных, что мои лучи принесут изобилие… Но нет, вы же не скажете этого! Пример Чьюза нас научил!..
- Ах, Чарли, Чарли, какой вы неисправимый ребенок! Вы все еще носитесь с детскими мечтами!
- Да, детские мечты, раньше это были детские мечты! Но не теперь, когда есть страна с двухсотмиллионным населением, которая работает, стремится к этому, осуществляет эти мечты…
- Пропаганда! - презрительно буркнул Уайтхэч.
- Э, профессор, довольно обманывать себя этим глупым словом! - горячо воскликнул Грехэм, но вдруг, заметив свою резкость, поспешил смягчить ее: - Простите, профессор, но я зол на это слово. Сколько раз я сам пугался его, пока не присмотрелся к фактам. Пропаганда, пропаганда! Выходит, что Коммунистическая держава вышла победительницей из войны с фашистами, построила новую промышленность, воздвигает электростанции - все только для пропаганды! Ну что ж, очень хорошая пропаганда, сознаюсь, она на меня действует! Когда Эрнест Чьюз обо всем этом мне рассказывал - вы знаете, он побывал там, - у меня руки чесались: ах, черт, вот так бы поработать!
- Чарли, не слишком ли вы интересуетесь их делами?
- Слишком? А как же ученый может не интересоваться этим! Однажды на собрании Эрнест Чьюз сказал, что мы, ученые, понимая, как важны наблюдения за тем, что происходит в пробирке, в то же время частенько забываем о стране с двухсотмиллионным населением, где строится новая жизнь. Так вот, я хочу наблюдать за этой огромной «пробиркой», не пугаясь слова «пропаганда».
- Уж не собираетесь ли вы сбежать к ним? - с насмешкой сказал Уайтхэч. - Такой энтузиазм!..
- Сбежать? Нет, зачем же… Не в этом выход…
- А в чем? Договаривайте!
- Не знаю, не знаю! В том-то и беда, что не знаю. Как, что? Не знаю! Но знаю одно крепко: если уж я понял, что так дальше нельзя, значит, узнаю, обязательно узнаю… Вот Эрнест Чьюз пригласил меня вступить в ассоциацию прогрессивных ученых. Может быть, это поможет понять…
- И жалко и неприятно слушать вас, Чарли. Лучше подумали бы о том, что вам представляется последний шанс вернуться к научной работе.
- Последний шанс? А думали ли вы, профессор, о том, что нам, ученым, представляется последний шанс занять подобающее нам место среди тех, кто борется за настоящую человеческую жизнь? За жизнь без войн, без бомб, за жизнь со счастьем и изобилием - разве мы, ученые, не можем принести изобилие? Я верю, слышите, всем своим существом верю, что этот день придет, даже и без нашей помощи придет, найдутся люди смелее и отважнее нас, но почему бы и нам не постараться приблизить этот радостный день? У нас остается еще шанс, последний шанс - вы этого не чувствуете, профессор?
- Нет, не чувствую, - сухо сказал Уайтхэч, с неодобрением рассматривая стоявшего перед ним Грехэма: щеки его пылали, волосы растрепались и в беспорядке падали на лоб. - Я жду, Чарли: вы так и не дали вразумительного ответа на предложение президента.
- Мы говорим на разных языках… - грустно сказал Грехэм.
- Чарли, помните одно: не стесняйтесь обратиться ко мне, как только убедитесь, что были неправы.
- Мы говорим на разных языках… - повторил Грехэм и безнадежно махнул рукой.