Невинный для Темной Леди

С первыми лучами солнца все повторится, как повторялось уже двадцать два дня: шарканье шагов по ту сторону двери сменится скрежетом ключа и скрипом несмазанных дверных петель. Луч света разрежет сумрак, царящий в подвале, а жирная туша торговца приблизится ко мне вплотную и насмешливо рявкнет: «Только попробуй сегодня вернуться назад!»

Глумливый смех работорговца всколыхнет пространство, и мои челюсти сожмутся сами собой.

Как я могу не вернуться, если самый последний забулдыга в городе знает, что был я рабом самой Лоры Гроу?

Кто в своем уме рискнет купить ее бывшую собственность? Имя прежней хозяйки теперь словно ядовитое несмываемое клеймо на моем теле.

И если бы только оно – всем, знающим нрав Лоры, показалось странным, когда она не убила меня в порыве ярости, как это случалось почти с каждым ее невольником. Она даже на каменоломню меня не отправила, чтобы я там медленно умирал, надрываясь от тяжелой работы.

Лора, вернее дьявол, скрывающийся под личиной симпатичной девушки, в наказание вернула меня торговцу. С якобы шутливым приказом продать поскорее, желательно в бордель, чтобы поучился там уму-разуму.

В этом жесте Лоры горожанам виделся подвох. А я подозревал, что все намного проще и страшнее. Лора со мной еще не наигралась, и сейчас я снова участвую в очередной ее забаве.

Мне, конечно, хотелось надеяться, что все по-настоящему и меня действительно продают. И никогда больше я ее не увижу. Хотя бы потому что всегда есть шанс попасть к относительно нормальному «господину» или «госпоже» и улучшить свое существование. Правда, условно нормальных посетителей на рынке я еще не встречал. Или такие не добираются до торгового места Жореса. И пока что происходящее мне больше всего напоминает любимое развлечение Лоры: «узнай слабое место и надави посильнее».

Мое самое больное место она нашла мгновенно. И пожелание «продать в бордель» теперь мне кажется издевкой, обрекающей меня на бесконечное нахождение на рабском рынке. Полураздетым и на коленях. Вынужденным безропотно сносить сотни прикосновений чужих рук к лицу, волосам, груди.

Я закрыл глаза и застыл посреди подвальной темноты, дожидаясь, когда торговец прикрепит свободные концы цепи к стене и уберется прочь, не позабыв запереть дверь снаружи. Как будто оков недостаточно, чтобы удержать меня здесь.

Словно в ответ на мои мысли, дверь громыхнула и шаги работорговца постепенно затихли вдали.

Сейчас ожоги дают о себе знать особенно сильно: нет других раздражителей, ничто не отвлекает и можно, наконец, прислушаться к своему телу. Голова как в тумане, кожа горит, а тело сотрясает озноб. И невыносимо хочется пить.

Вспоминаю о бутылке с водой, которую оставил на лежанке. Это придает мне решимости, и я делаю пару шагов. В ответ цепь глухо позвякивает в темноте и шуршит по бетонному полу. А по коже скользит змейка обжигающей боли. Надо перетерпеть и дойти до лежанки.

«Бутылка с водой должна быть почти полная», – подбадриваю себя. Но каждый шаг дается слишком тяжело, и свыкнуться с болью не получается, сколько себя не уговариваю.

Наоборот, хочется упасть на пол и дать волю слезам. Но даже сейчас, когда меня никто не видит, я держусь.

Я разбит, повержен, но не сломлен. Воспоминания, которые всегда со мной, раздирают душу и рикошетом наносят новые раны. Но все равно я продолжаю верить себе и в себя.

«Я выберусь, чего бы это мне ни стоило, – бормочу себе под нос. – Я выберусь»!

И делаю шаг. Наступаю на цепь, не успеваю сгруппироваться и падаю на твердый цементный пол.

«Все, что мне сейчас остается, это верить в себя, – горько усмехаюсь, едва чернота в голове рассеивается и восстанавливается сбившееся дыхание. – Больше в меня верить некому».

Хватаюсь рукой за скользкую шершавую стенку и наваливаюсь на нее плечом. Как наждачкой по обожженной коже. Вспышки боли, кажется, освещают пространство. Еще несколько рывков, и я медленно поднимаюсь. Боль утихает, а в голову возвращается сумбурный поток мыслей. И я не в силах его прогнать.

За время, проведенное в неволе, я превратился в сплошной оголенный нерв, искрящийся от малейшего не то что прикосновения – взгляда. Иначе почему меня больнее всего ранили ехидные ухмылки на лицах особо наглых девиц, не стеснявшихся залезть даже в штаны?

Так было и в прошедший день, когда очередная чокнутая нимфоманка пыталась выторговать меня себе на одну ночь. Только небо знает, сколько мне потребовалось сил, чтобы сохранить на лице невозмутимость в то время, когда моя душа рвалась на лоскуты, словно я уже попал в бордель. Или обратно к Лоре.

Фантазия сама нарисовала картину, как сожму свои руки на шее «озабоченной», донимающей Жордино – работорговца, которому я сейчас принадлежу, – и голос нимфоманки из томно-игривого сорвется на визг.

Когда старый пройдоха, поколебавшись, все же произнес: «Нет» – и предложил полноценную покупку, я прогнал прочь этот страшный морок. И даже сумел злорадно усмехнуться, глядя на помрачневшее от досады лицо незадачливой нимфоманки. Минута, и ее как ветром сдуло с глаз.