Невольник (СИ)

– Что Бэд, не нравится? – спрашивает человек и берет яйцо из лукошка, что было оставлено кем-то на крышке пивной пустой бочки, поставленной рядом с другими бочками на дворе. Хруст раздавленной скорлупы, и у Бофура перехватывает дыхание, а человек вымазывает его низ живота, член, растирает жидкое, липкое, дурно пахнущее яйцо по его телу.

Пес заинтригованно переступает с лапы на лапу, тянется, подлезает под руку человека …

– Давай Бэд, давай, мальчик…

И мокрый, холодный нос тычется в пах, и у гнома подгибаются колени. Шершавый язык, как наждачкой, проходит по коже, и Бофур белеет мертвенно, и по лицу текут слезы, но он их даже не осознает… он глохнет, обмирая, охваченный ужасом, чувствуя каждой клеткой тела шершавый язык и твердость белоснежных клыков… Пес лижет, сильно проводя языком по коже, вылизывая пах, подныривая носом под ствол члена, добираясь до яичек…

Жалкий скулеж гнома, который уж не помнит себя, и ухмылка человека, довольного этим…

– Пшёл прочь! – мужчина отталкивает пса и за волосы толкает Бофура на землю. – На колени! А теперь открыл рот, живо!

По лицу гнома бегут слезы. Его всего бьет дрожь, и он покоряется, подчиняясь нажиму пальцев, что вцепились в щеки. Пальцы тут же лезут в рот, в самое горло, и Бофур давится, его мутит, а жестокий голос его хозяина впивается в мозг, бьет по самому больному:

– Хороший ротик… соси, сука… или ты хочешь, чтобы я псами ту рыжую тварь затравил?… хорошо соси, сука!

Пальцы то толкаются в горло, то чуть поддаются назад, и тошнота все сильнее подкатывает к горлу, так что терпеть ее становится все труднее. Но наконец человек вытаскивает свои пальцы, и Бофур с облегчением сглатывает, молясь, чтобы на этом все кончилось. Но через мгновение надежда оставляет его. Мужчина перед ним расстёгивает ремень и приспускает штаны. Все внутри сжимается от вида полувставшего от возбуждения члена.

– Открыл рот, и только попробуй у меня… – хозяин подтаскивает его за волосы к своему паху, и в губы Бофура тычется чужой ствол. – Давай, или я твою сестру на кол усажу!

И сил сопротивляться попросту нет…

Бофур сидит в сарае, подтянув колени к груди. Сидит, уткнувшись лицом в колени, и в голове пусто от страха, и сердце заполошно стучит в груди. Вот и все… его отдали. Вот и все…

Дверь сарая со скрипом распахивается. Бофур подымает голову и видит хозяина, держащего кнут.

– Время наказания.

И все внутри обрывается.

– Ты заслужил наказание…

Он приказывает встать, и Бофур, объятый страхом, с трудом подымается, но не успевает встать, как мужчина с силой бьет его кулаком. Бофура отбрасывает, и он падает на пол, подвернув раненую ногу. От боли перед глазами встает тьма и крик рвется с губ. Но его перешибает обрушившийся на спину кнут.

– Так-то, падаль… – и кнут вновь занесен над невольником.

Бофур корчится под ударами кнута, болезненные крики рвут воздух, а глаза человека горят удовлетворением. Но эта забава-наказание вскоре надоедает ему, и он опускает руку, сворачивает кнут и вдруг усмехается, посмотрев на длинную, толстую рукоять кнута. Он делает шаг, склоняется над гномом и резкими рывками стаскивает с него лохмотья.

– Ты слишком грязен, чтобы я сам занялся тобой. Ну что ж, ты заслужил боль…

Он приставляет толстый конец рукояти меж половинок и с силой надавливает, прорывается внутрь тела, и тело гнома выгибается, и в уши бьётся дикий, звериный крик боли. Но человек упорно проталкивает внутрь рукоять кнута, прижимая раба к земле. Вводит наполовину, пережидает, пока тело избитого, истерзанного гнома не перестает сотрясать судороги боли, и… он чуть вытаскивает рукоять и вновь делает толчок… вновь и вновь…

Крики сменяет сорванный хрип-вой, меж половинок гнома появляется алое, и, пожалуй, уже стоило бы остановиться…

За спиной человека с грохотом падает хлипкая дверь сарая. Человек не успевает даже обернуться, как перед глазами взрывается болью тьма…

********************************************************

– Оин? – негромко-вопросительно окликает узбад, и лекарь оглядывается с таким видом, что Торин ждет самого худшего.

– Тело его заживет, а вот душа… сильно сомневаюсь, – роняет Оин хмуро. – Я дал ему настойку, чтобы он уснул. Во сне ему будет легче… если это возможно… пережить это. Только вот что, узбад, сомневаюсь я, что он со здравым рассудком очнется… Не лучше ли быть милосердным к нему?

Торин чернеет. Быть милосердным – значит, убить…

– Это всегда… успеется.

– Торин! – в комнату заглядывает Балин. – Во дворе разъезд всадников. С ними, насколько я понял, их капитан.

– Так быстро? – удивился Торин.

Торговые тракты всегда охраняются конными разъедами-всадниками, что иногда проверяют караваны и обозы купцов на предмет запрещенных товаров, сверяют грамоты-купчии, выданные купцам властями людских городов. Но главное следят за порядком, разыскивают преступников и препровождают их в места, где свершится суд и будет определено наказание.