Невольники чести

Там, в вестибюле, он долго расшаркивался, чем озадачил видавшего всякое швейцара. «Никак и впрямь их превосходительство…» — подумал тот о посетителе, открывая тяжелую дверь.

Человек в черном, чуть приподняв шляпу, попрощался с помощником и, спустившись с крыльца, двинулся к Невскому проспекту, — в развевающемся плаще, прямой и строгий, как трость с золотым набалдашником в виде головы Люцифера, на которую он опирался…

Чиновник, вышедший вслед за ним на крыльцо, поклонился спине посетителя, нащупал в кармане сюртука кошель с червонцами и подумал с завистью и страхом: «Дьявол, сущий дьявол!»

Потом строго поглядел на швейцара, коему едва доходил до подмышек, и вдруг разразился бранью, которая, будучи произнесенной таким высоким голосом, показалась еще невыносимей и бессмысленней:

— Ну, чего рот раззявил, бездельник! Негодяй, мерзавец! У тебя вечно двери нараспашку! Кто ни попадя шляется! А ливрея? Ты посмотри на себя… Пуговицы вкривь пришиты, свинья эдакая!

Ошарашенный швейцар только молча кланялся, про себя недоумевая, чем прогневил начальство. А помощник, выпустив пар и довольный произведенным эффектом, добавил:

— Смотри у меня, каналья! Без места останешься! — и удалился в кабинет.

Тем временем тот, кто в канцелярии Российско-Американской компании представился купцом Плотниковым, вышел на Невский и собрался было перейти вымощенную дубовыми торцами мостовую, когда случилось еще одно интересное, связанное с ним событие, о чем, впрочем, сам человек в черном плаще не догадывался.

Из проезжавшей мимо кареты в недавнего посетителя дома у Синего моста впился взором некий офицер в форме Преображенского полка.

— Останови! Останови немедленно! — забарабанил он кулаком по передней стенке бонвояжа.

— Не велено, ваше сиятельство, — негромко, но строго урезонил его сопровождающий офицер. Правда, тут же, памятуя, что рядом — бывший сослуживец, к тому же с сиятельным титулом, спросил уже другим тоном: — А что случилось, Федор Иванович?

— Там, на проспекте… Я узнал его… Этот человек — преступник! Он замышлял захват шлюпа на Камчатке… Я докладывал о нем губернатору…

— Что вы, граф! Откуда камчатский колодник может появиться в столице… Да и зачем? Здесь же полно полиции… Признайтесь, поручик, сии галлюцинации — следствие доброй бутылки лафита…

От графа и в самом деле разило спиртным, но он настаивал:

— Богом клянусь, это он! Прошу вас, остановите карету — я должен задержать этого сукиного сына! — тут поручик сделал движение, точно хотел выпрыгнуть из экипажа.

Лицо сопровождавшего мгновенно приобрело твердое выражение:

— Увольте меня, поручик! Это не в моей компетенции! Мне поручено доставить вас в Нейшлотскую крепость и передать коменданту! Любые остановки в Санкт-Петербурге запрещены категорически, и я не намерен нарушать приказ!.. Пошел, пошел вперед! — махнул офицер заглянувшему в окошко кареты кучеру и, снова обращаясь к графу, отчеканил: — И пожалуйста, граф, без глупостей… Я имею инструкции в случае вашего неповиновения применить силу! Вам ясно?

— Oui, — бросив на конвоира уничтожающий взгляд, пробормотал поручик. — Du moins j’ai fait mon devoir…

Когда граф опять поглядел в окно, человека в черном плаще уже не было видно.

2

Неисповедимы пути Господни на этой земле. Еще более таинственны и непостижимы судьбы казенных бумаг в канцелярском мире…

Иное прошение, рапорт или докладная записка, бывает, в считанные минуты оказываются перед светлыми или замутненными очами самого главного в сем присутственном месте начальника. Другим бумагам везет куда как меньше. Попавшие в нескончаемую карусель волокиты, перекочевывая со стола на стол, из одного департамента в другой, от писца к столоначальнику, от того — к помощнику министра и — обратно, они могут путешествовать, не покидая стен ведомства, дни, недели, месяцы, а то и годы…

А еще бывает и так, что несколько бумаг, оказавшись по стечению обстоятельств рядом, точно живые существа, влияют на судьбы друг друга, а значит, и на судьбы людей, стоящих за ними.

…Михайло Матвеевич Булдаков — просвещенный купец из Великого Устюга, супруг младшей дочери Григория Ивановича Шелехова — Авдотьи, занимавший должность первейшего директора Российско-Американской компании — главного шелеховского наследства, в это мартовское утро 1807 года от Рождества Христова был занят разбором служебных бумаг в своем кабинете. И то сказать, их на столе Булдакова, при всем его рачении, накопилось за несколько последних дней предостаточно. Тому, кто хоть однажды был начальником, известна эта уникальная способность документов — накапливаться, причем просто в угрожающих размерах. Одному богу известно, сколько приказов, докладных, реляций разного рода надобно начальствующему лицу рассмотреть незамедлительно, наложить на них резолюцию и тотчас вернуть в подчиненную канцелярию для скорейшего исполнения.