Невозможная музыка

— Что — я? — испуганно переспросил он.

— Прости, пожалуйста. Но это же совершенно очевидно.

Даже Саша дрогнул от того, как холодно прозвучал ее голос. Игорь промямлил, как затюканный школьник:

— Я должен уйти?

— Мы уже поговорили об этом.

— Ты считаешь, достаточно?

— Почему девочка должна всю ответственность взять на себя? Вы ведь отвественны в равной степени.

— Разве в равной? — Игорь сел на освободившийся после Лильки стул и вдавил ладони в глаза. — Ты же прекрасно знаешь, что я никогда… ни минуты не любил ее.

Наташа спокойно возразила:

— Наверняка я знаю только то, что испытываю сама. Но теперь уже и не о любви речь. Не хочется произносить банальности, но у ребенка должен быть отец.

— Ерунда! — вдруг бросил Саша.

Она вздрогнула. Когда сын начинал говорить в таком тоне, ей казалось, что она теряет его навсегда. У нее увлажнились ладони, и Наташа принялась незаметно тереть их пальцами.

Саша мрачно повторил:

— Ерунда. Ребенку нужен только такой отец, который любит его мать и его самого. Другой только заставит его страдать. Я сам через это прошел…

— Саша… — начала она.

Он сделал резкий жест, заставив ее замолчать, и оглянулся на Игоря:

— И я не хочу, чтобы Лилькин ребенок… Я буду считать его только ее ребенком. Она хочет, чтобы с ней рядом был именно я.

— Она не хочет этого, — тихо сказала Наташа. — Прости, пожалуйста, но если б она действительно хотела этого, то обманула бы тебя… Она сказала правду вовсе не потому, что такая честная, а только ради того, чтобы состоялся вот этот разговор. И чтобы Игорь все узнал…

У Саши опять вспыхнуло лицо:

— Ты… Ты…

Игорь договорил за него:

— Этого ты тоже не можешь знать наверняка.

— Но я уверена, что не ошибаюсь, — Наташа внезапно ощутила такую успокоенность, будто все уже решилось и улеглось, только мужчины этого еще не поняли.

Стараясь не спугнуть сына малейшей неровностью тона, она проговорила:

— Лиля пришла сюда за Игорем, иначе к чему ей была эта нервотрепка? И я считаю, что единственно возможным выходом из этой ситуации будет, если он сейчас уйдет за ней следом.

— Ты просто боишься, что я женюсь на ней! — Сашины глаза стали черными от злости.

— А почему ты так торопишься жениться на ней? — негромко спросила мать. — Ты ведь еще в детстве отказался от того, чтобы строить жизнь по чужой схеме… Ты знаешь, о ком я говорю. Почему же ты спешишь уложиться в его срок в этом? Она — не Мария Барбара, не обманывай себя, она только твое детство, — на секунду Наташа остановилась и, глотнув воздуха, договорила: — И она любит не тебя.

Эпилог

Солнечная желтизна лиственниц создавала ощущение праздника, и Наташа уже настолько пропиталась им, что ей хотелось приплясывать на ходу и напевать какую-нибудь совершенно дурацкую песенку из тех, что звучали по радио. Все было сделано: деньги за дом, рояль и часть мебели переведены на Сашин счет в Петербурге, контейнер отправлен, билет куплен, чемоданы уложены… Сын позвонил и обрадовал, что им хватает даже на двухкомнатную квартирку. Не в центре, конечно.

Она весело восхищалась своей деловитостью: "Надо же, я это сделала!" Теперь, когда ее усталость рассеялась по желтому городу, последний месяц казался Наташе почти приключением. Ей впервые довелось пересчитывать доллары в банке, больше похожем на голливудскую декорацию, и не всерьез ужасаться про себя: "А если они фальшивые?!"

А потом было жутковато и смешно, когда она сидела в кабине грузовой машины, доставившей контейнер с ее мебелью на станцию, а сверху спускался гигантский магнит. Он подцепил пятитонный металлический ящик и легко поднял его в воздух, а Наташу разобрал истерический смех: "А что, если он сейчас рухнет на меня?" Она увидела себя красной жидкой лепешкой, растекающейся по железу…

Можно было, конечно, обратиться к Игорю, и он помог бы по старой памяти… Лилька не стала бы возражать… Но Наташа только усмехалась, думая о нем. Лишь одно утро не вызывало у нее усмешки, но о нем Наташа запретила себе думать сразу же, как Игорь вышел из двора ее дома, а они с Сашкой остались…

Сначала она боялась, что сын не простит ее: столько отчаяния было в его полубезумных глазах. Они с ним прятались друг от друга в разных комнатах, и это длилось, как показалось Наташе, целую черную вечность. Никто не приходил к ним, и оставалось только гадать, сложилось ли то, что она выстроила мысленно, и попыталась внушить всем, что только так и можно.

Однажды Наташа не выдержала и поздно вечером, когда в домах уже включали свет, крадучись подобралась к Лилькиным окнам. Точнее, просто прошла мимо, не сбавляя шага и только скосив глаза… Этого оказалось достаточно, чтобы заметить две тени. Обе они были знакомы Наташе.

А, вернувшись, она была поражена тем, что сын — необъяснимо! — все, словно бы, увидел ее глазами. И заставил себя принять это. Впервые за эти дни звучал рояль, на который Саша, не жалея его, выплескивал свою обиду и ярость, тоску и жажду мести.

"Первая музыка — флейта Пана — родилась от неразделенной любви, — сразу вспомнилось ей. — Лилька дала ему больше, чем, если б осталась с ним… Маленький мой, когда-нибудь ты поймешь это".