Невозможная музыка

На самом деле ей совсем не хотелось выходить из дома. Деревья в их саду так и захлебывались ветром. Наташа подождала, надеясь, что сын остановит ее и убедит, что она ничуть не помешает ему, но Саша ничего не сказал.

— Хочешь, я немножко поглажу тебя по голове? — робко предложила Наташа, вспомнив, как он всегда любил это. — Легче станет.

— Не станет, — холодно отозвался он.

"Неужели случившееся все-таки поссорит нас?" — она оцепенела от страха. Кроме Саши, в ее жизни не было ничего реального. Наташа не была идиоткой и понимала, что ее бесконечное ожидание Яна — не что иное, как фантазия, некогда дававшая силы, но уже изжившая себя. И все же необходимая, как оправдание патологической боязни любви Игоря, на которую нечем было ответить. Все силы уходили на поддержание едва теплившейся жизни в той самой фантазии.

Уже спустившись с крыльца, она опять проговорила про себя те безжалостные слова сына, которые Саша прокричал ей в лицо, то ли не заботясь о том, как они отзовутся в ней, то ли, напротив, рассчитывая на то, чтобы они отозвались именно так, как это и случилось. "Ян — посредственность? — это оскорбило ее больше, чем Сашино предположение, что муж просто-напросто бросил ее. — О, нет! Я же слышала его. А Сашка был маленьким тогда, он совсем не помнит отца".

Ей увиделось, как Ян играет Паганини, и в аккордах, следующих друг за другом, напряжение достигает такой степени, что Наташа — его помощница по сцене — забывается и цепенеет. Его длинные светлые волосы кажутся наэлектризованными, словно звуки органа пронизывают все тело, и через тонкие антенны уходят в Космос. Та музыка, которую играл Ян, и сама была Космосом, но вся эта беспредельность каким-то образом умещалась в его душе… Сашка просто не представляет, о чем говорит!

На повороте Наташе встретился тот мальчик, к которому на днях Саша ходил на свадьбу. Почему-то его имя вспомнилось с трудом.

— Ну, как, Андрей, новая жизнь? — спросила она, ответив на приветствие.

— Отлично! — он просиял так, что невозможно было не поверить ему. — Вот уж не думал, что будет так… Зря Сашка боится.

— Боится? Чего, по-твоему, он боится?

Его улыбка ей показалась какой-то блудливой:

— Я, конечно, не особо в курсе их дел. Только мы-то думали, что Сашка с Лилькой еще вперед нас поженятся. Все равно же, считай, вместе жили.

— В одном доме, а не вместе, — уточнила Наташа и подумала, что наверняка их отношения были ближе, чем она предполагала. В общем-то, она допускала это и раньше, но ей казалось, что все дело в бунтующих гормонах, не более того.

Андрей сделал уступку ее наивности:

— Все равно же — семья.

— Мы тоже так думали…

— В Питере, конечно, девушки другие, — неодобрительно заметил он, — только Лилька была бы Сашке хорошей женой. Зря он так с ней.

Наташа повторила, проговорив слова по отдельности:

— Он с ней?

"Вот, значит, как это выглядит со стороны?"

— Прости, пожалуйста, Андрей, но у тебя нет никаких оснований обвинять Сашу в чем бы то ни было. Лиля… Лиля сама виновата в том, что все случилось так, а не иначе.

— Хотите сказать…

— Нет уж, уволь! Я ничего не хочу сказать. Если Саша найдет нужным с тобой поделиться, то сам и скажет.

"Это прозвучало слишком сухо, — поняла Наташа, уже распрощавшись. — Все-таки, он старый Сашкин друг… Но если он сам ничего не сказал ему, то я, тем более, не стану".

Она издали нашла взглядом тот дом, где раньше жила Иоланта Сигизмундовна. Из-за того, что старой учительнице не хотелось обременять себя хлопотами, связанными с приватизацией, после ее смерти квартира отошла чужим людям. Втайне Наташа надеялась, что она останется Саше, как любимому ученику, ведь у Иоланты не было ни детей, ни родственников. "Правда, вся эта нервотрепка со справками могла отнять у нее еще года два жизни. А Сашке она и без того много дала, — Наташа действительно не держала зла. — Он любит музыку — это главное. И он умеет жить в мире музыки. Он там свой".

Эти слова нагнали ее невидимым бумерангом, когда она, побродив по улицам, вернулась к своему дому и, еще издали, услышала, что Саша играет. Остановившись на крыльце, Наташа долго слушала, сжимая уже озябшие руки, и все пыталась угадать, чью же боль вызывает из небытия ее сын.

— Что ты играл? — спросила она шепотом, когда музыка оборвалась, позволив ей войти. — Я никак не могла вспомнить — чье это?

— Мое.

Он смотрел на нее без прежней злобы и холода. Наташа задохнулась внезапной радостью:

— Твое? Правда? О, господи… Я и не знала, что ты написал такую чудесную вещь!

— Чудесную?

Саша произнес это таким странным тоном, что она растерялась: "Я не то сказала?"

— Так много боли…

От этих слов его лицо заострилось еще больше.

— Мам, лучше уж не говори ничего, чем одни банальности. Ладно? Не обижайся!

— Боль — это банальность?

Она не обиделась, но ей стало страшно: сын разговаривал с ней не просто, как с чужой, но как с врагом. А ей показалось, что музыка вытянула его злость. Машинально попытавшись убрать волосы, прилипшие к щеке, Наташа опустила глаза, дожидаясь его ответных слов. У нее не хватило выдержки снести этот взгляд.

— Разве нет? — спросил он.