Невозможность второго рода. Невероятные поиски новой формы вещества

Я направлялся в клуб преподавателей, где у меня был назначен ланч с Эдом Столпером, проректором Калтеха и известным геологом. Эд обладал репутацией критического мыслителя, предельно, иногда даже беспощадно честного. Я делал ставку на его откровенную оценку нашего расследования. На протяжении своей карьеры Эд изучал как природные, так и искусственные материалы. Работая в JPL по программе Mars Exploration Rover[13], он обнаружил удивительное сходство между камнем на поверхности Марса и редким образцом породы, найденным на Земле. Он также специально исследовал искусственные материалы, подвергнутые воздействию факторов окружающей среды; например, подвергшиеся выветриванию куски шлака легко принять за природные образцы. Это напрямую связывало его работу с нашим расследованием. У меня с собой была толстая папка, набитая накопленными данными наших исследований. Благодаря своему обширному опыту Эд смог бы оценить, стоит ли изучаемый нами образец нашего времени, или все же есть вероятность, что это просто старый кусок металлолома.

Я заранее отрепетировал предстоящий разговор с Лукой. Но я не все ему рассказал. Сопутствовавший встрече риск был выше, чем хотелось признавать. Правда лишь заставила бы Луку больше переживать. Эд был хорошо известен и очень уважаем в научном сообществе, поэтому любой намек на осуждение нашей теории с его стороны стал бы катастрофой. Вырази он хоть сколько-нибудь серьезные сомнения, как Линкольн и Гленн сбежали бы из проекта. Поползли бы слухи, и в конечном итоге мои отношения с другими уважаемыми геологами, поддержка которых имела решающее значение для наших исследований, оказались бы подорваны.

Мы с Эдом прежде не встречались, но сразу узнали друг друга по фотографиям. У него были волнистые каштановые волосы, очки и приветливая манера держаться, которая сразу помогла мне расслабиться. Едва усевшись за стол, мы сразу перешли к делу.

Он терпеливо слушал мою длинную презентацию с рисунками и таблицами из толстой тетради. К тому времени наше расследование уже стало весьма запутанной историей, и я потратил довольно много времени, систематизируя все относящиеся к делу детали.

Эд обратил внимание на наши теории о том, как именно могут формироваться квазикристаллы. Он учел и то, что многие другие эксперты считали флорентийский образец шлаком, а также собранные нами с Лукой доказательства обратного. Время от времени он перебивал меня острыми вопросами, но так и не высказал своего мнения, даже когда я признал, что мы не нашли никаких решающих доказательств в поддержку нашей теории о природном происхождении флорентийского образца хатыркита.

К тому моменту, как я завершил изложение нашего дела, ланч уже близился к концу. Я откинулся на спинку стула, зная, что сделал все возможное, и ждал его реакции. Неужели это конец? – задавался я вопросом.

Как я и ожидал, Эд высказал откровенное, серьезное мнение, начав с итогового вывода. Он твердо заявил: “нет никаких шансов”, что наш образец искусственный. По его словам, это определенно не шлак и не антропогенный объект.

Фантастика! – подумал я. – Наша ставка выиграла! Вот бы Лука был здесь, чтобы разделить со мной этот момент!

Эд указал на несколько химических и геологических фактов из моей презентации, подкрепляющих его заключение. Он также взвесил упомянутые мной возможные теории формирования образца: удары молний, вулканы, гидротермальные источники, столкновения тектонических плит, обломки ракет или самолетов и, конечно, глубинные земные процессы и метеориты. Он считал метеоритное объяснение маловероятным и склонялся к другим теориям из числа тех, что мы рассматривали.

Пока я слушал Эда, моя затаенная тревога постепенно улетучивалась. Мне всегда трудно объяснять студентам университета, как тяжело ученому, даже признанному, вроде меня, бросать вызов общепринятым взглядам. В ретроспективе это всегда кажется таким простым. Они упускают из виду тот факт, что достижение научного прогресса – это всегда борьба, требующая большой личной выдержки. Со стороны коллег всегда испытываешь огромное давление, побуждающее соответствовать принятым представлениям. Например, когда мы с Лукой предположили естественное происхождение нашего образца металлического алюминия, что тогда считалось невозможным, мы более года сталкивались со скептицизмом и резкой критикой со стороны некоторых специалистов, в том числе наших собственных коллег из красной команды. Это было нелегко. Негативные комментарии иногда были настолько резкими, что мы оба приходили в уныние. Но работа – отличный защитный механизм. Мы продолжали двигаться вперед, постепенно собирая новые доказательства в пользу нашего тезиса. Через четырнадцать месяцев напряженного труда я испытал глубокое удовлетворение, когда Эд одобрил нашу работу.