Невозмутимые родители живут дольше. Как не сойти с ума, воспитывая подростка

Николь с самого начала удалось завоевать на курсе больший авторитет, чем был у преподавательницы. Уже на второй день она, закатывая глаза, рассказывала нам дома, какое ужасное произношение у учительницы и какие же тупые в группе мальчики, если они годами учат русский и до сих пор знают только «спасибо», «давай», да еще «раздевайся, дура». Читать по-русски они могут, выучили все буквы и страница за страницей одолевают русские книги. Но вот только не понимают ничего из прочитанного. Николь с ходу научила класс паре хороших русских ругательств, рассказала о русских обычаях и нравах и развеяла представления учительницы о том, будто все русские любят водку и будто у любого русского в спальне стоят матрешки. Когда учительница узнала, что у нас дома нет даже самовара и что вместо него мы пользуемся китайским чайником, она была близка к отчаянию. Все ее представления о России оказались на грани краха, докладывала Николь.

Одновременно дочь хотела рассказать одноклассникам о русской кухне. Они пошли в большой русский продуктовый магазин в Берлине и там, следуя советам Николь, накупили всякой снеди, чтобы на следующий день принести в школу русские завтраки. Николь выдавала себя за знатную повариху, а дома поставила к плите бабушку, на всякий случай. Вследствие чего слушатели курса русского языка объелись русским завтраком. На закуску у них были блины, в качестве основного блюда пельмени и пирог — короче все, что русские любят лепить из теста.

В Трире же давали лишь макароны с томатным соусом. На обратном пути поезд, где ехал Себастьян, снова стоял, на этот раз из-за вандалов, испортивших пути. Дойче банк вновь одарил молодое поколение бесплатными напитками.

Уже кончался июнь, когда дети получили табели с отметками за год. У них были хорошие средние баллы — 2,7 и 2,9; у Себастьяна была даже одна единица[11] — по музыке, хотя мы никогда не слышали, чтобы он пел. Довольные собой, дети бегали из комнаты в комнату, из квартиры в квартиру и собирали с бабушек так называемый табельный оброк. И это правильно, трудную работу надо поощрять. Взрослеть — это очень трудно.

Туда-сюда

Переходный возраст — это постоянное хождение взад и вперед, будто какая-то мистическая сила заставляет подростков метаться туда-сюда. Вечно они то встречаются, то снова расстаются. Все, что находят на улице, они тащат домой: друзей и подружек, представления о прекрасном, о добре и зле. Иногда они приносят домой из школы хорошие оценки. И тогда я всякий раз удивляюсь уму и интуиции этих детей.

Так, мой сын неожиданно для всех и для самого себя принес двойку с плюсом[12] по истории. Он получил задание растолковать сатирический рисунок 1848 года. На картинке можно было распознать морское чудище, нечто среднее между дельфином и угрем, на груди у него табличка со словом «свобода». В опасной близости от этого чудища, в качающейся на неспокойных морских волнах деревянной лодке, были изображены несколько человек с коронами на головах, и они явно боялись зверя. Сын скрупулезно проанализировал картину и узнал в коронованных особах монархов, а в морском чудище — народный протест против жизни и работы под гнетом монархии. Впрочем, короли в лодке выглядели довольно беспомощными, и уже с первого взгляда было ясно, что против «свободы» у них нет никаких шансов. Вместе с тем на картине угадывалось, как опасна и неуправляема эта «свобода». Парочкой королей она наверняка не насытится. И это тоже мой сын углядел, за что заслужил похвалу от учительницы.

Однако процесс анализа его сильно утомил.

— Я больше не могу, — сказал Себастьян, — этот переходный возраст, этот бесконечный процесс роста меня уже порядком достал. Нет ли какого-нибудь средства или лекарства, которое позволило бы за секунду вырасти до нужного размера?

— Я не знаю такого лекарства, — ответил я. — Максимум, что могу сделать, это потянуть тебя за уши. В Советском Союзе был такой метод — начиная с четырнадцати лет старшие товарищи то и дело тянули нас за уши, и это сработало, мы быстро выросли. Но не могу на сто процентов гарантировать, что с тобой это тоже получится.

Сын отклонил советский метод быстрого роста.

— Мне нужно идти, — решил он вместо этого.

— Ты же только что сказался уставшим и без задних ног?

— Мне уже лучше, — объяснил он. Вообще его нынешняя жизнь — это сплошная тайна, нет ему покоя, он постоянно колеблется, курсирует, снует то туда, то сюда, то на улицу, то обратно домой.

— Пойду навещу Тунга, его родители ушли, он один-одинешенек дома и не справляется с заданием по математике.

— Привет ему от меня! — сказал я. Тунгу, вьетнамскому другу Себастьяна, приходится туго. У него очень строгие родители, которые хотят сделать из него лучшего ученика.

Спустя полчаса зазвонил телефон:

— Это Тунг. Можно Себастьяна?

— Он пошел к тебе… он что, так и не пришел? — удивился я.

— Да что вы… Ах да, вот я вижу его, — обрадовался Тунг. — Спасибо, что вы мне это сказали. Здесь он, конечно. Привет, Себастьян! — прокричал Тунг и быстро повесил трубку.