Читаем Невозвращенец. Приговоренный. Беглец полностью

– Если у вас найдется пара свободных часов, – теперь он, в свою очередь, поклонился, – может, поедем, посидим в гостиничном баре, выпьем по рюмке, – он криво усмехнулся, – за мой триумф и за нашу общую катастрофу? Там тихо, в отель меня поселили очень приличный… Позвольте пригласить?

– С превеликим удовольствием, – Лажечников первым полез в распахнутую гэбэшным холуем дверь, – тем более что с вас действительно, как это… причитывается?

– Причитается, – машинально поправил он, хотя ему было не до языковых тонкостей, поскольку Сергей Иванович в это время упер ему сзади в поясницу ствол казенного пистолета и шипел театральным голосом: «…измена славянской родине… мы ж вас еще тогда предупреждали, не наш он человек, атлантист и отщепенец, аксеновец… эх, Юрий Ильич, Юрий Ильич…» Игорь же Васильевич из-за руля корчил страшные рожи.

– Представляю вам мою охрану, – небрежно бросил он, садясь рядом с гостем на задний диван и глядя, как Сергей Иванович, всею спиной выражая возмущение и гражданскую позицию, втискивается на правое переднее сиденье. – С тех еще времен мой, так сказать, щит и меч…

Пара, не оборачиваясь, раскланялась. Как и следовало ожидать, Игорь Васильевич при этом трахнулся лбом о баранку, а Сергей Иванович въехал теменем в стекло.

<p>17</p>

– …Вот с этим не могу не согласиться. – Лажечников отставил пустой бокал, привычно поднял палец, тут же возник лакей, опять налил итальянского красного, которое предпочитал старый русский европеец. – Абсолютно вы правы, не все одними материальными притязаниями да борьбой экономических интересов можно объяснить. Давно уж не годится марксизм, в кровь впитавшийся даже и противникам его, для объяснения истории, а в нынешнем веке он и вовсе смешон. Ну вот объединилась Европа из экономической очевидной выгоды, и что же видим? Таможен нет, пошлин нет, учетная ставка, черт бы ее драл, единая! И чему это мешает? От чего спасло? По никем не обозначенным границам турки из Исламской Земли Северный Рейн – Вестфалия стоят насмерть против сербов из Южно-Германского Православного Собора… Республика Северная Италия атомными минами отгораживается от южан… Вы же через Бельгию ехали? Видели, что там вытворяют мирные фламандцы и их Союз Разделения, видели, во что превратились Брюссель, Льеж?.. Э-хе-хе… Нет, объяснять безумие разумными причинами могут только безумцы.

– Я полагаю, что Творец всегда и во все, созданное человеком, заставлял нас закладывать заведомо слабое звено. Камень с трещиной, подгнившую доску, нелепое допущение… – он запнулся, начав отвечать. Крутя головой, долго ловил взгляд официанта, а когда тот подошел, заказал, стесняясь произношения, еще один виски, столь же крамольный в Европе, как в России водка. Да черт с ними и с их нравами – давно не пил некогда любимого шотландского самопального, соскучился… Впрочем, толстодонный стакан, заполненный светло-рыжим malt, появился мгновенно, он выпил…

Все время, пока длились эти манипуляции, Лажечников – с выражением большого интереса на длинном, в глубоких складках, сильно загорелом лице – молча ожидал развития мысли.

– …но зачем же Господу потребовалось, простите за такой нелепый оборот, – продолжил наконец он, – заставлять, например, лучшие умы веками носиться с химерой равенства и строить на этом песке политические учения и системы? Зачем колесо истирает ось? Зачем, в конце концов, я пью вот это, добивающее мою печень?!

– Ну-с, и зачем? – Лажечников смотрел с изумлением на побагровевшего, слишком громко говорящего русского из России. На подбородке лауреата выступили мелкие капли пота, рот искривился, брови над съехавшими на кончик носа очками поднялись и сошлись углом, придав лицу выражение отчаяния… – Зачем же, по-вашему?

– А затем, чтобы ни мы, ни плоды наших размышлений и трудов не были вечными! Чтобы они разрушались со временем сами собой. Потому что вечны только дела Господа, и нам не равняться с ним.

Он перевел дух, допил четвертый виски, вовремя вытребованный догадливым Лажечниковым, и, откинувшись в кресле, стал смотреть сквозь большое окно бара на улицу. По чисто вымытым плиткам тротуара, стуча тяжелыми ботинками, прошел патруль Объединенных Боевых Сил Европы, проплыли желтые каски с буквами ОБСЕ…

– Забавно, – тихо вздохнул он. – Россию в Европу не пускают, а язык русский сделали официальным международным… И вот еще что я вам хочу сказать: ни в какое сравнение ваш, европейский, развал с нашим все-таки не идет. У вас дом взорвут, а на следующий день уже разберут по кирпичику, всю дрянь выметут, огородят пустырь красиво да новый потихоньку начнут строить… Повоюют, а потом тротуар вымоют… И уж что бы ни случилось, хоть распад страны, хоть конец света, а пиво хорошее всегда будет, и булочки утром в буланжери свежие… А у нас и в хорошие-то времена перед собственной дверью срали, а уж теперь… Нет, вас работать не отучишь, а нас не заставишь, это не меняется. Не хотим мы в поте лица есть хлеб свой… Так и выходит: вы друг с другом силами меряетесь да против властей бунтуете, а мы против Бога.

Перейти на страницу:

Все книги серии Путешествия экстраполятора

Невозвращенец. Приговоренный. Беглец
Невозвращенец. Приговоренный. Беглец

Александр Кабаков (1943–2020) – писатель, журналист, драматург; мастер психологической прозы и интеллектуального триллера; автор романа «Всё поправимо» (премия «Большая книга»), книги воспоминаний «Аксенов» (в соавторстве с Е. Поповым), ироничных «Московских сказок» и многих других произведений.Легендарная антиутопия «Невозвращенец» сразу после выхода в 1988 году принесла автору мировую известность и оказалась мрачным пророчеством событий 1991 года.Фантасмагория «Приговоренный» – логическое продолжение «Невозвращенца», только действие перемещается в середину XXI века.Роман «Беглец» – изящная стилизация под старинный дневник. Банкир Л-ов предчувствует катастрофу начала ХХ века и сам готовится стать невозвращенцем.

Александр Абрамович Кабаков

Классическая проза ХX века / Прочее / Классическая литература

Похожие книги

Крестный отец
Крестный отец

«Крестный отец» давно стал культовой книгой. Пьюзо увлекательно и достоверно описал жизнь одного из могущественных преступных синдикатов Америки – мафиозного клана дона Корлеоне, дав читателю редкую возможность без риска для жизни заглянуть в святая святых мафии.Роман Пьюзо лег в основу знаменитого фильма, снятого Фрэнсисом Фордом Копполой. Эта картина получила девятнадцать различных наград и по праву считается одной из лучших в мировом кинематографе.Клан Корлеоне – могущественнейший во всей Америке. Для общества они торговцы маслом, а на деле сфера их влияния куда больше. Единственное, чем не хочет марать руки дон Корлеоне, – наркотики. Его отказ сильно задевает остальные семьи. Такое стареющему дону простить не могут. Начинается длительная война между кланами. Еще живо понятие родовой мести, поэтому остановить бойню можно лишь пойдя на рискованный шаг. До перемирия доживут не многие, но даже это не сможет гарантировать им возмездие от старых грехов…«Благодаря блестящей экранизации Фрэнсиса Копполы эта история получила культовый статус и миллионы поклонников, которые продолжают перечитывать этот роман». – Library Journal«Вы не сможете оторваться от этой книги». – New York Magazine

Марио Пьюзо

Классическая проза ХX века
Александр Македонский, или Роман о боге
Александр Македонский, или Роман о боге

Мориса Дрюона читающая публика знает прежде всего по саге «Проклятые короли», открывшей мрачные тайны Средневековья, и трилогии «Конец людей», рассказывающей о закулисье европейского общества первых десятилетий XX века, о закате династии финансистов и промышленников.Александр Великий, проживший тридцать три года, некоторыми священниками по обе стороны Средиземного моря считался сыном Зевса-Амона. Египтяне увенчали его короной фараона, а вавилоняне – царской тиарой. Евреи видели в нем одного из владык мира, предвестника мессии. Некоторые народы Индии воплотили его черты в образе Будды. Древние христиане причислили Александра к сонму святых. Ислам отвел ему место в пантеоне своих героев под именем Искандер. Современники Александра постоянно задавались вопросом: «Человек он или бог?» Морис Дрюон в своем романе попытался воссоздать образ ближайшего советника завоевателя, восстановить ход мыслей фаворита и написал мемуары, которые могли бы принадлежать перу великого правителя.

А. Коротеев , Морис Дрюон

Историческая проза / Классическая проза ХX века