Невроз и личностный рост

Пассивное сопротивление желаниям других действует и в отношении тех Надо, которые не выносятся вовне. Одного лишь чувства, что ему Надо что-то сделать, часто бывает достаточно, чтобы у него возникло нежелание это делать. Эта бессознательная сидячая забастовка не была бы так важна, если бы ограничивалась тем, чего он в общем-то не любит: участием в общественных мероприятиях, написанием определенных писем, оплачиванием счетов – как это бывает. Но чем радикальнее он изгнал личные желания, тем сильнее все то, что он делает (хорошее, плохое, нейтральное), может восприниматься им как то, что он Должен делать: чистить зубы, читать газеты, гулять, работать, есть, совокупляться с женщиной. Все это тогда встречает молчаливое сопротивление, превращающееся во всеобъемлющую инертность. Деятельность сводится к минимуму или, чаще, выполняется через силу. Отсюда – непродуктивность, утомляемость, хроническая усталость.

Когда при анализе эти внутренние процессы проясняются, обнаруживаются два фактора, которые, видимо, склонны их закреплять. Пока пациент не вернулся к своей непосредственности, к возможности действовать самовольно, спонтанно, он может четко видеть, что живет пустой и скучной жизнью, и не видеть, как это можно изменить, потому что (как он считает) он просто не сделал бы вообще ничего, если бы не заставлял себя (вариант: потому что, чтобы сделать любой пустяк, ему приходится заставлять себя). Другой фактор состоит в том, что его инертность приобрела важную функцию. Он мысленно превращает свой психический паралич в раз и навсегда свалившуюся на него беду и использует его, чтобы отбрасывать самообвинения и презрение к себе.

Бездеятельность, таким образом, принимает вид заслуженной награды, что находит поддержку еще и с другой стороны. Его способ решения конфликтов – это их обездвиживание, вот и свои Надо он точно так же пытается «связать». Он старается избежать ситуаций, в которых они могли бы начать его беспокоить. Вот еще одна причина, по которой он избегает контактов с другими, равно как и серьезного преследования какой-либо цели. Он следует бессознательному девизу, гласящему, что пока он ничего не делает, он не нарушит приказаний никаких Надо и Нельзя. Иногда он рационализирует эти избегания тем, что любая его целеустремленность нарушила бы права других.

Так внутрипсихические процессы продолжают поддерживать изначальное решение об уходе от людей и постепенно создают то положение связанного по рукам и ногам человека, которое и являет нам картина «ухода в отставку». Это состояние было бы недоступным для терапии (из-за минимальных побуждений к переменам), если бы зов свободы не содержал в себе позитивных элементов. Пациенты, в которых он силен, часто быстрее других понимают вредоносный характер внутренних предписаний. При благоприятных условиях они могут сразу увидеть их как ярмо, чем они и являются, и могут открыто пойти против них.* Конечно, сознательная установка сама по себе не изгонит их, но значительно поможет преодолеть их постепенно.

* См. «Встреча с собой». – «Американский психоаналитический журнал», 1949. Письмо с предисловием К.Хорни.

Оглядываясь теперь назад, на общую структуру «ухода в отставку» с точки зрения сохранения целостности, мы видим, как определенные наблюдения приобретают смысл и занимают свое место. Начать с того, что целостность истинно отчужденного человека всегда поражала чуткого наблюдателя. Я первая всегда видела это, но раньше мне было непонятно, что это ядерная, неотъемлемая часть структуры. Отчужденный, замкнувшийся человек может быть непрактичным, инертным, непродуктивным, с ним может быть трудно иметь дело из-за его настороженности по поводу влияний и близких контактов, но ему присуща, в большей или меньшей степени, искренность, невинность самых глубоких его мыслей и чувств, которые нельзя подкупить, совратить соблазнами власти или успеха, лестью или «любовью».

Более того, мы узнаем в потребности сохранить внутреннюю цельность еще одну детерминанту основных характеристик типа. Сперва мы видели, что избегания и ограничения были поставлены на службу интеграции. Потом мы увидели, что и они определяются потребностью в свободе, но еще не знали ее смысла. Теперь мы понимаем, что это свобода от вовлеченности, влияния, давления, от оков честолюбия и соревнования ради того, чтобы сохранить свою внутреннюю жизнь незапятнанной и непорочной.