Невская битва

—    Се коего Брячислава? Не князя ли Полоцкого?

—    Сведомо, его самого.

—    Ну тогда и понятно, отчего в Торопце кашу ва­рят, — догадался борисоглебский инок. — Ведь Торопец как раз лежит там, где сходятся границы трех зе­мель — Полоцкой, Смоленской и Новгородской, и по­лоцкие князья с новгородцами и смоляками искони за него спорили. А теперь этой свадебной кашей торопецкую трещину-то и замажут. И хорошо! Вот хорошо-то! И Брячислав — князь, слыхано, богатый, у него и По­лоцк, и Витебск, и Городок, и многие иные селения небедные. Что ж… Не мешает мне поспешить побывать на той торопецкой каше, порадовать Александра. У меня для него весть благая…

Так говорил инок Алексий, торопясь покинуть за­ставу в Грачах. От заставы он пришел в Переяславль и побывал на пепелище Борисоглебского монастыря. Среди обугленных стен торчали могильные кресты. Здесь же и похоронили всю братию, побитую монгола­ми. Только старец Иадор лежал поодаль, возле ма­ленькой кельи, в которой он спасался после нашест­вия, единственный выживший из всего населения обители, воевода без войска, отец семейства без семьи, вождь без племени. Тут-то и вспомнился Алексию его сон в Мисюрь-стране. Про Бориса и Глеба, плывущих в ладье по Клещину озеру с братией Борисоглебской

обители. Ведь сие же как раз тогда было, год назад, когда и Батый на Переяславль нахлынул! И вот поче­му он в ладье старца Иадора не видел — старец еще жив был. Стало быть, Борис да Глеб и впрямь забрали их к себе в небесную ладью, плывущую по небесному Клещину озеру. Теперь и Иадор там же.

Покидая печальную скудельницу, бывшую столь долго его земным пристанищем, Алексий так и светил­ся последней утешительной мыслью: он станет возрож-дателем монастыря! Он отнесет благую весть к Алек­сандру, попирует на свадебной каше в Торопце, а потом возвратится сюда и начнет отстраиваться. Поселится в опустевшей келье Иадора, никуда из нее не уйдет, да­же когда монастырь возродится и расцветать станет.

Эта мысль так вдохновила его, что, покинув родной Переяславль, Алексий почти бежал в Торопец, ноги его так и пели, привыкшие к быстрой и долгой ходьбе. Его раздирало страстное желание поспеть в Торопец даже не к свадьбе Александра, а к празднику Благове­щения, ведь он же нес благую весть будущему спасате­лю и блюстителю Руси, благую весть, благую весть…

И уже терзался Алексий от ужаса, что никак, ни­как не поспевает он до Благовещения в Торопец. В Ла­зареву субботу он добрался только до Твери. Город ко­пошился, как муравейник, стараясь успеть подвоскре-сить свой дивный облик к Пасхе Христовой. В отличие от спаленной Рязани, Тверь оживала, вставала из обуг­ленного гроба. Здесь Алексий исповедался и отстоял службу кануна Входа Господня в Иерусалим. Он рас­сказывал о своем путешествии в Святый Град, и его рассказы, имеющие особый смысл в такой именно пра­здник, собрали многих слушателей.

На другое утро Алексий пустился дальше, но к ве­черу дошел лишь до Лихославля. В Торжок он явился в Великий понедельник, и теперь становилось очевид­ным, что за остаток дней ему едва ли поспеть в Торо­пец. В этом году Благовещение выпадало на Страст­ную пятницу, оставалось идти вторник, среду, четверг. О, если бы хоть кто-нибудь подвез его! Но по до­рогам мчались всадники, не отягощенные повозками, проскакивали мимо и даже не останавливались, чтобы подбодрить монаха.

Вечером в среду Алексий вышел к дивным красотам Селигерского озера; неожиданно ударил мороз, и все, что было влажным, застыло в причудливых очертани­ях. Внезапным морозцем подернуло и сердце инока. Он вдруг подумал о том, как ему выразить благую весть Александру. Ведь он только знал некий незримый, со­крытый, таинственный смысл ее, не задумываясь о сло­весной передаче глубинных образов. Что же он скажет Александру? Как выразит суть? А главное — как пере­даст Ярославичу тот неугасимый, но уже незримый Святой Огонь Господень, несомый им от Живоносного Камня? Ведь по словам Иадора, явленного в сновиде­нии, пламя перешло от разбитой лампады прямо в душу Алексия. И как же он вручит это пламя княжичу?..

В вечер под Благовещение он все еще находился на расстоянии полутора дней пути. В ужасе Алексий чув­ствовал, что все рассыпается, как порванные бусы. Он не успевает к празднику в Торопец, не знает, что ска­зать и как передать пламя. Он молился Борису и Гле­бу, да пошлют они ему помощника, молил Иадора явиться ему на мгновение и объяснить то, что теперь стало таким необъяснимым… И когда в сумерках он увидел всадника, скачущего по дороге, то понял, что мольбы его услышаны, что теперь все разрешится и именно этот всадник поможет ему добраться до То-ропца к Благовещению.

Глава вторая

БЛАГОВЕЩЕНИЕ

Под утро, когда еще совсем темно было, Александр проснулся от четкого ощущения, что кто-то пробрался в его почивальню и дышит громко и тяжко.