Борис Леонидович бывал всегда у нас в сочельник. В один из таких дней и родилась «Рождественская звезда».
Этот по машинописи, подаренной автором, текст несколько отличен от окончательного, как было это и с другими стихами Бориса Леонидовича, которые он нам дарил.
Потом Борис Леонидович вспоминал:
«6 янв. 1960
С днем ангела тебя, дорогая Женя.
Помнишь, как следовали из года в год вечера твоих зимних именин, озаренные звездочками елочных огоньков, свечками сочельника. Благодаря им и на весь год ваш дом становился и оставался зимней и праздничной городской достопримечательностью…
Еще свежа и так бодра была твоя мама, и Чагины, и Ивановы сидели вокруг стола, когда я за этим столом задумал и тут же начал сочинять про себя “Рождественскую звезду”. И вы первые заговорили об Индии, о том, что надо прочитать “Открытие Индии” и “Биографию” Неру… Я почему в эту вашу Индию в письме заехал? У меня была мысль в первое мгновение подарить тебе к именинам записку Неру к профессору Бостонского ун-та А. Чахраварти, которую мне тот переслал в фотокопии, где Неру радуется моему хорошему мнению о нем и удивляется, чем он его заслужил. Но потом я передумал.
Ах Женя, Женя, Женя! Как все хорошо, но в какую муку и каторгу я послан себе в смысле работы. Как хочется всегда немыслимого, недостижимого! Как необходимо мне сейчас, во все новых и новых набросках пьесы, чтобы естественная человеческая речь во всей прозвучавшей свежести, как нечто цельное, легла на все страницы рукописи, сразу, как может упасть легкое шелковое платье на пол или как падают и покрывают землю осенние листья…
Посылаю тебе В. Шекспира в переводе, у меня больше ничего оригинального не осталось.
К письму был приложен шекспировский сонет.
Купив в букинистическом магазине «Две книги» Пастернака, мама сделала мне подарок. Когда мы поехали в Переделкино, я взяла книжку с собой попросить автограф.
– Хорошо, когда следующий раз увидимся, ты ее получишь, – обещал Пастернак.
В этот день он был в необычайном для него настроении. В разговоре коснулись проблемы – хорошо ли быть знаменитостью. На это я сказала… Но остальное уже будет перефразировкой известного стихотворения.
Все, кроме Бориса Леонидовича, пошли гулять, а он, извинившись, остался дома. Мы вернулись часа через два. Пастернак сказал, что вместо того, чтобы отдыхать, он писал мне в книгу. И прочел: