- Как ты? - Шеннон проснулась и смотрела на Генри с сожалением и нежностью.
- Лучше, - голос скрипел как сломанное ветром дерево.
Шеннон зашептала о выкупе, Освободительной армии, о ночном путешествии по реке. Она говорила слишком быстро, смешивала факты с переживаниями. Я думала, ты умрешь. Ты хрипел, словно у тебя пробито легкое.
Из-за деревьев показалось солнце, лодка причалила к берегу.
- Вставай! Пошли! - закричал мальчишка с автоматом, прыгая над Генри.
Другие плескались в воде, привязывая лодку.
Снова и снова дуло автомата мелькало перед лицом Генри. Снова он чувтвовал себя перевернутым на спину жуком, беспомощно подергивающим конечностями. Он наконец-то понял, что руки связанны впереди. Придерживая его за плечи, Шеннон помогла ему сесть. Генри увидел желтую реку и стены зелени вокруг, непроницаемые как своды тоннеля.
Мальчишка с автоматом выбросил Генри из лодки в теплую воду. Вонючая густая жижа из глины, песка и листьев мгновенно залепила дыхательные пути и ослепила. Мелководье не позволило Генри утонуть.
Рядом причитала Шеннон. Размахивая автоматом над ее головой, мальчишка в военной форме требовал:
- Быстрей! Шевелись, вставай! Пошли, пошли.
К берегу прибились еще две лодки. На землю, чавкая грязью, спрыгнула еще дюжина человек.
Впереди, на кромке леса, откинув автоматы за спину, дети, большинство щуплее и ниже Генри, размахивали мачете. Справа налево, прорубая дорогу через джунгли. Тропа вышла узкой, Шеннон брела впереди, Генри тащился за ней. Шатался, оступался и хватался за ветки связанными руками.
Промокшая одежда липла к коже и царапала ее. Лицо чесалось, щеки и губы облепили комары. Смахнуть их - значило, потерять равновесие.
- Давай, шевелись, ленивая задница, - голоса за спиной то приближались, то удалялись.
Лес щелкал и скрипел. Вскрикивали птицы. Но больше всего по нервам били голоса. Они дребезжали повсюду, спереди, сзади, резкие, как удар хлыста, заставляли вздрагивать, дергаться.
- Неделю назад здесь была тропа! В южном лагере дерево упало на палатку. ... затопило склад с продуктами... В субботу будет концерт по радио... ... отправили собирать кокаиновые листья...
Генри не запоминал имена и названия.
Они вышли к поляне. Брезентовые навесы. Кривые лавки. Между навесами как телефонные провода болтались веревки, на веревках трепыхались штаны и футболки. Лужи на земле прикрывали деревянные мостки.
Кто-то толкнул Генри в спину, и он завалился на доски.
Несмотря на жару и покачивающееся над деревьями яркое солнце Генри трясло от холода.
- Нужно снять мокрые кеды, - Шеннон разула его. - Эй, - она повернулась к пацану с автоматом. - Моему сыну нужны сухие вещи и одеяло.
Мальчишка с автоматом даже не посмотрел на нее.
- Эй, - она дернула его за рукав. - Нам нужна вода, еда и одеяла.
- Заткнись! - он повернулся и замахнулся на Шеннон прикладом автомата.
Внутри у Генри похолодело, он схватил мать за руку и прижал к себе. Никогда раньше он и представить себе не мог, что кто-то посмеет ударить Шеннон.
- Все в порядке, мам, успокойся.
- Ночью будет холодно, ты замерзнешь.
- Со мной все в порядке, - Генри казалось, что он теряет силы с каждым словом. Чем больше Шеннон волновалась о нем, тем яснее он понимал свою беспомощность. Он не сможет ей помочь, не сможет ее защитить. Похитители сделают с Шеннон, что захотят, и Генри не сумеет им помешать.
Им принесли бутылку воды. Вмятины и грязные разводы на пластике говорили о том, что ее использовали много раз.
- Это нельзя пить, - сказала Шеннон. - Они набрали воду из реки. Даже не фильтровали ее. У нас будет дезинтерия.
Она хотела встать на ноги, но Генри перехвати ее за руку.
- Мам, успокойся, другой воды не будет, - он сделал глоток. Вода горчила и оставляла на зубах песок. - Мам!
Шеннон посмотрела на него. Покрасневшие белки, опухшие веки. Она приоткрыла рот - до нее наконец дошло. С тех пор как Генри исполнилось двенадцать, он не называл ее мамой.
- Мам, нам нужно отдохнуть, поесть, поспать, набраться сил, - он старался говорить спокойно, но ничего не мог поделать с дрожью. Он мерз и стучал зубами после каждого слова.
- Да, - согласилась Шеннон. Тряхнула немытыми волосами, безуспешно пытаясь заправить прядь за ухо.
Консерва с фасолью пахла болотом. Не получив ни вилки, ни ложки, Генри залез внутрь связанными руками. Подлива была острой, фасоль твердой. Дважды его одолевали рвотные позывы, но он заставил себя съесть все до конца. Живот раздулся и затвердел.
- Я не могу, - сказала Шеннон два раза мокнув пальцы в соус.
Похитители ходили в туалет в лес. Шеннон просила, спорила, торговалась, но они не позволили ей укрыться за деревом. Приказали унизительно присесть на корточки в пяти шагах от навеса и мостков. Генри было больно смотреть на мать. Еще больнее было осознавать, что за ней наблюдает весь лагерь.
Вернувшись, Шеннон не смотрела в его сторону. Молчала несколько часов.