Невыносимые противоречия (СИ)

Суд длился два месяца. Кошмарных два месяца Луиза разваливалась на части. Она скучала по Альберу. Нуждалась в его утешении. Мечтала услышать его голос, проснуться рядом с ним в одной кровати. Хотела, чтобы он прикоснулся к её искалеченному уху.

Почему она его убила? Почему он позволил убить себя?

Луиза хотела умереть, но её приговорили к тридцати пяти годам домашнего ареста.

Дом Лонарди обнесли каменной стеной с единственной узкой калиткой. Мертвый сад в сердце дома и заросли кокона снаружи остались нетронутыми.

Единственное человеческое общение, что у неё осталось - Хорхе, кучерявый мальчишка, неизвестно какими правдами и неправдами устроившийся охранять виллу.

Генри

Тюрьма закрыла небо и пошатнулась. Генри смотрел на неё, пока надавившая на макушку рука не заставила его сесть в машину. Он больше не был скован, но все равно прижимал запястья друг к другу. Мотор заработал, ночная улица двинулась мимо окна - бесконечный тоннель с подсветкой фонарей. Человек за рулем закурил, не открывая окно. У него были короткие пальцы с обкусанными ногтями, широкая шея, проплешина на затылке. Когда он пришел в камеру, Генри ждал худшего, когда охранник вывел его на улицу - удивился. Он до сих пор не знал, что сказать. Что сказать, о чем просить. Что чувствовать. Он смотрел на проплывающие мимо светофоры и дома, прижимал локти к бокам и опускал голову, стремясь стать незаметным, когда машина тормозила около полицейских постов.

Миновав шесть постов, они остановились на узкой улице. Слева шестиэтажка тянула за собой вагоны трехэтажек с разбитыми окнами. Справа виднелась спортивная площадка: баскетбольные щиты со сломанными кольцами, каменные столы для настольного тенниса. Свет от фар подъезжающей машины ослепил Генри.

- Выходи, - скомандовал плешивый охранник.

Он был на голову ниже Генри и раза в два тяжелей его. Подстраиваясь под его шаг, Генри засеменил к остановившейся рядом машине.

- Все нормально? - водитель выбрался из машины, пожал охраннику руку и смерил Генри оценивающим взглядом.

Генри узнал его, - видел с Лонарди - но не смог вспомнить имя.

- Да. Деньги привез, Ливи?

Ливи достал из кармана бумажник, отсчитал банкноты.

- Как жена, Чико?

- Скоро должна родить.

- Береги её, Чико.

- Непременно.

Они снова пожали друг другу руки, а потом Чико свалил.

- Залезай, - приказал Ливи, не глядя на Генри.

Он сел на заднее сиденье. Рядом валялась бутылка воды. Генри захотел пить, но притронуться к ней не посмел.

Ливи катил по середине пустой дороги, сбавлял скорость на поворотах и вздыхал. Приткнув машину у обочины, приказал Генри выходить. Вокруг сгрудились одинаковые пятиэтажки. У припаркованной перед Ливи легковушки заднее окно закрывал брезент. Хлопок двери прозвучал в ночной тишине, как выстрел. Положив Генри ладонь на спину, Ливи подтолкнул его к подъезду с покосившейся дверью. Разбитые ступени лестницы липли к подошвам. Лампы мигали, будто вот-вот лопнут. На втором этаже воняло тушеными овощами. На третьем Ливи щелкнул замком двери с облупившейся краской и толкнул Генри в длинный коридор. Под потолком висела бумажная люстра. На обоях стрелки целились в потолок.

Ливи провел Генри в пустую, если не считать раскладушки и настольной лампы на полу, комнату.

- Тереза, - позвал Ливи.

Маленькая сутулая женщина вынырнула из коридора, улыбнулась Генри и сцапала его руку. У нее был мелодичный тихий голос. Не задавая вопросов, она объяснила, где в квартире туалет, ванная и кухня. Принесла чистую одежду и миску супа, так густо пахнущего перцем, что у Генри закрутило в носу. Он чихнул, и изрезанные ноздри начали кровоточить.

- Ничего страшного, милый, - Тереза всплеснула руками. - Ничего страшного.

Выловив из кармана пачку бумажных салфеток, стала по одной протягивать их Генри. Она смотрела на его избитое лицо, и Генри почувствовал себя неловко. Вздохнул с облегчением, когда Ливи снова позвал Терезу. Прикрыв дверь, они исчезли в коридоре.

Долгое время Генри стоял посреди комнаты с миской супа в руках, не в силах пошевелиться. Ему стоило поблагодарить их? Или опасность еще не миновала? Он так же не мог решиться прикоснуться к супу. Он хотел пить, но бульон вызывал тошноту. Пролетевшая за окном птица вывела его из оцепенения. Глотнув из миски - слишком жирно, чтобы утолить жажду - Генри поставил тарелку на пол и присел на раскладушку. Потрогал чистую одежду, понюхал накрахмаленную наволочку. За стенкой что-то упало. Над головой послышались шаги. Вечность спустя Генри скинул кроссовки и лег поверх одеяла. Чтобы раскладушка не скрипела, он приказал себе не двигаться, он по-прежнему хотел быть незаметным. Невидимым. Несуществующим. Даже тихий звук собственного дыхания раздражал.

Ночью он несколько раз вставал, чтобы проверить дверь. И каждый раз находил её незапертой.

Утром дневной свет проник в комнату через наклейки на окне. Старые потертые, местами рванные латексные человечки, звери и домики. Не вставая с раскладушки, Генри рассматривал их, стараясь определить, как высоко взошло солнце.