Невыносимый

– Если тебя что-то не устраивает, то никто не держит, – указывает он мне на дверь той же рукой, что несколько мгновений назад дарила мнимую ласку. – Хоть сейчас уходи, куда хочешь. Мне плевать. Сын останется со мной.

Мне все еще не верится. Слишком абсурдно звучат его слова. Как в каком-нибудь любовном романе, что сейчас так популярны в сети. Всегда считала, что в жизни ни один нормальный мужчина не опустится до подобного. Нет, в договорные отношения из-за отсутствия времени я еще могу поверить. А вот в такое…

– То есть ты правда не шутишь? – то ли опять спрашиваю, то ли просто на свои же мысли отвечаю.

Да, я повторяюсь. Но! Это же безумие какое-то! Как он вообще представляет себе это все? И как собирается сыну объяснить мое отсутствие, если я сейчас реально откажусь и уйду? Конечно, ничего такого я не сделаю, и он это знает, но…

Господи, да что должно твориться в голове у человека, чтобы додуматься до такого? Или он как раз перечитал те самые книжки, о которых я вспомнила? По крайней мере, это бы многое объяснило. Одно непонятно, как он намеревается с таким подходом играть со мной в семью для Максима? Если вообще собирается, а не что похуже…

Все это проносится в моей голове за считанные доли секунды. Следом мой рассудок топит закономерная ярость. Болезненная. Беспощадная. Ледяная. Она захватывает в свой плен. Покрывает коркой гулко бьющееся сердце. Успокаивает. Замедляет пульс. Настолько быстро, что я едва ли в полной мере успеваю осознать, что делаю дальше.

– Ладно, – соглашаюсь, позволяя окутывающему меня сейчас хладнокровию укрепиться в разуме. – Но ты ведь помнишь, что я никогда этого не делала? – беру в руки один конец его галстука и накручиваю на палец. – Придется тебе мне помогать. Направлять… – дополняю и тяну ткань вниз, тем самым развязывая «удавку».

На Игната не смотрю – пристально слежу за своими действиями. За тем, как серебристо-зеленый аксессуар скользит с его шеи по груди и тяжело падает к нашим ногам.

– Пиджак тоже снимай.

Ничего не отвечаю, просто исполняю сказанное, отбрасывая ненужную вещь на приставленный к основному стол. И снова жду. Да, опять игнорирую его взгляд. Не нужно ему знать, сколько сейчас горького яда разливается на дне моей все больше замерзающей души.

– Кобура. Рубашка.

И снова я молча исполняю его веление.

Сперва кобура с тем, что внутри. Ее я откладываю себе за спину. Принимаюсь за рубашку. Неспешно расстегиваю пуговичку за пуговичкой, постепенно открывая для себя его совершенное тело. Но по итогу так и не снимаю, оставляя просто раскрытой. Так мне нравится больше. Скольжу ладонями по уже обнаженной груди, против воли любуясь совершенным телом с редкими шрамами. Обвожу пальцами каждый из них, сдерживая противоестественное желание расспросить о них. Вместо этого целую. Но если когда-то давно я таким образом пыталась стереть из мужчины все то плохое, что они таят в себе, то сейчас делаю это из надобности, отчего льда во мне становится больше. Он растет с геометрической прогрессией, грозя навсегда утопить в своем холоде.

Я больше не спрашиваю, что мне делать дальше. Берусь за пряжку ремня, раскрывая его. Пуговица с молнией на брюках поддается еще проще. Штаны чудом не спадают с него. Дальше я стараюсь вовсе не думать о том, как поступаю, и чего мне это будет стоить – отталкиваю его и хватаю пистолет, попутно освобождая его из кобуры. Не уверена в том, насколько быстро мне удается провернуть этот номер, но цель достигнута – оружие направлено прямиком на Игната. Который, как ни странно, встречает такое открытие вполне спокойно. И даже хуже!

– Это семнадцатизарядный глок, – сообщает. – Здесь три независимо действующих предохранителя. Даже если твой отец и успел научить тебя чему-либо, сомневаюсь, что в его руки попадалось нечто подобное, – то ли помогает, то ли опять оскорбляет. – Предохранитель спускового крючка. Боевой. И противоударный. Очень чувствителен к хвату и работе указательного пальца на спуске. Если собираешься воспользоваться им, то жми сильней, – шагает мне навстречу.

Не знаю, что он сейчас читает на моем лице. Лично я в данный момент испытываю один лишь ужас от собственных действий. Ужас и страх. Хочется забиться в угол и от души разреветься. И я не представляю, почему еще этого не сделала. Ведь это самый настоящий театр абсурда, а я – самый неправдоподобный его персонаж. И я бы никогда на такое не решилась, не вмешай он во все это моего ребенка.

– Ну же, Тая. Давай, – последний шаг и дуло пистолета теперь упирается ему в грудь. – Давай, пристрели меня. Не думай о том, что будет с Максом. Весь город уже наверняка знает, чей он сын. Если действительно думаешь, что я – худшее, что может быть в твоей жизни, то не сомневайся. Жми на курок. А потом беги к своему папочке. И молись. Потому что каждый второй мент в этом городе жрет, если не с моей руки, так с чьей-то еще. А другие ублюдки этого города не будут так великодушны к тебе, как я.

Вот теперь я усмехаюсь с неприкрытой горечью. И головой качаю, глядя в его потемневшие от эмоций глаза.