Невзгоды по наследству

– Эй, кому там неймётся шарить по чужим воротам? – послышался отцовский голос из ограды. – Нельзя, что ли, постучать? Открою ведь, если дома. Чего надо?

Двор Кацаповых, как и у большинства жителей посёлка, был обнесён деревянным забором из обрезных досок, плотно пригнанных одна к другой. Разглядеть человека за воротами было невозможно.

Мишка решил разыграть отца. Изменив свой голос до неузнаваемости, произнёс:

– Я ваш новый почтальон. У вас крышка почтового ящичка не открывается – пытался пристроить газету. Откройте, пожалуйста, ворота, вручу в руки.

– Какая ещё газета, ёшкин свет!? До обеда принесли «Труд», а «Чусовской рабочий» решили носить по вечерам? Это что за нововведение такое? В два этапа носить почту, видать, интереснее, да?

Отец звякнул металлической пластиной, открыл ворота.

– Ёк-макарёк! Мишка?! – воскликнул он, увидев перед собой сына. – Как снег на голову! Ни письма, ни телеграммы и – нате вам, принимайте сына собственной персоной!

Мишка поставил сумку на землю и сразу попал в крепкие объятия отца. С полминуты они стояли молча, тиская друг друга и хлопая ладонями по спине. Потом разошлись на шаг и принялись пристально разглядывать друг друга.

– Вот ты какой стал, сынок! – с восхищением проговорил отец. – Настоящий морской богатырь! Мать, смотри кто к нам заявился!

В дверном проёме кухни показалось лицо матери, затем послышался звук выпавшей из рук посуды, и мать, быстро перешагнув через порог, устремилась навстречу. Сухонькая, подвижная, с повязанной на голове косынкой, она припала к груди сына.

– Да как же так, Мишенька, – запричитала она, отстранившись от сына и вытирая выступившие слёзы. – Ни слова, ни полслова о своём приезде. Телеграмму бы хоть отбил. Мы бы приготовились к твоему приезду по-человечески.

– Прости, мам, не смог. Всё произошло так неожиданно, что просто не успел. Накануне утром объявили отпуск, а на следующий день я был уже в поезде.

– Надолго ли к нам? – спросила мать, в заплаканных глазах проглядывалась тревога.

– Почти на месяц, – ответил Мишка и увидел, как просияли у матери глаза.

– Ладно, пошли в дом, чего тут торчать, – сказал отец. Он взял сумку и понёс её в избу. Следом за ним пошли Мишка с матерью, повисшей у него на руке.

И в доме было всё так же, как два с половиной года назад. Никакой перестановки. Те же кружевные занавески на окнах, связанные руками матери, и те же домотканые половики на полу. И даже наволочка на его подушке оставалась прежней – с большими васильками на светло-зелёном фоне.

«Откуда быть переменам? – с грустью подумал Мишка, глядя на клеёнку на кухонном столе со стёршимися цветочками посередине. – Всю жизнь в бедноте, перебивались с копейки на копейку. Не накопили денег на старость. Теперь-то им на какие шиши обставляться новой домашней утварью»?

Когда мать с отцом вдоволь налюбовались на его морскую форму, Мишка спросил:

– Мой спортивный костюм сохранился?

– Конечно, куда ему деться, – ответила мать. – Как ты уехал, я все твои вещи постирала, погладила и сложила в ящик. В целости и сохранности они. Переодеваться станешь?

– Да, пожалуй. Не сидеть же за столом в парадной форменке. Успеете ещё наглядеться. Три с половиной недели впереди.

Он ушел в свою комнатку, переоделся, аккуратно сложил на стуле форменную одежду, затем вернулся в кухню, присел к столу.

Мать в несколько заходов принесла из летней кухни кастрюльки с едой и посуду. Отец успел слазать в подполье, достал домашние разносолы и бутылку водки.

– С проводов осталась, тебя ждала, – с гордостью доложил он, выставляя «Столичную» на стол.

Наконец, закуски были разложены по тарелкам, отец налил водку в две стопки, бросил взгляд на жену.

– Мне совсем чуточку, – предупредила Василиса, подставляя под горлышко бутылки свою маленькую гранёную рюмочку.

– Ну, что ж, давайте выпьем за твой, Мишка, отпуск, – поднял стопку отец. – Чтобы отдохнул ты на своей родине как следует. Набрался сил, дослужил оставшийся срок и благополучно вернулся в родной посёлок.

– Да, сыночек, чтобы ты набрался сил у нас, – поспешила добавить мать. – Извёлся, поди, на лодке-то своей?

Они выпили.

– Вот ты, батя, о родине тут упомянул, – закусывая солёным рыжиком в сметане, заговорил Мишка. – Я раньше как-то и не задавался особо этим вопросом. А вот сегодня вышел из автобуса, посмотрел на наш прудик, на гусей и уток в нём, на бездомных дворняг в колючках, убитую дорогу к реке, нашу избу, улицу без асфальта, и вдруг понял: ведь это и есть моя родина.

– Правильно ты понял, Мишка. Очень правильно, – поддержал сына отец. – Кому-то д'ороги городские огни, да дома высокие, а кто-то тайгой бредит. У каждого человека своя родина.

«Точь-в-точь, как Иван, – подумала Василиса, вспомнив вдруг, как её брат однажды в тринадцатилетнем возрасте спрашивал её о родине, отчизне, стране, государстве, не понимая, чем эти слова отличаются друг от друга. – А я тогда так и не ответила на его вопрос».