Невзгоды по наследству

– А как же. Сестра у меня там живет, к ней вот и еду повидаться. Решила съездить, пока ноги носят. Совсем я в старуху превратилась. Мои клешни часто болеть стали, того и гляди откажут. А сестра моя и того старше. Только вокруг дома и может тепереча ходить-то. Да в магазин за хлебом, разве что. Куда деваться, коль осталась одна-одинёшенька. Муж-то её пять лет уж, как представился. Вот и решили мы с ней напоследок свидеться. А твоя-то фамилия как будет? – старуха с прищуром уставилась на Мишку, пытаясь определить, на кого он похож.

– Кацапов я, Михаил, – назвал себя Мишка.

– Кацапов? Это что же, сын Александра Степановича?

– Так точно, – вырвалось у него по привычке. – Вы знаете моего отца?

– Как мне его не знать, коли я вместе с ним на Стрелке по соседству жила, и робили мы с твоим отцом в одной конторе, в сплавной, – сказала пожилая женщина и тяжело вздохнула. – Лихие времена тогда были. У него не было крыши над головой, так он жил прямо в своей мастерской. Вместо штор на окнах висели брезентовые штаны сплавщика и кусок рваного одеяла посредине. Он ими и прикрывался от любопытных глаз. Потом, когда уже сошёлся с твоей мамкой, ему казённый дом выделили. Гол, как сокол был, но гордый: ни у кого ничего не одалживал. А руки у него золотые. Всё умел делать. Смастерить чё-нибудь, аль починить – никогда никому не отказывал. Начальство ценило его. Как он сейчас-то: жив-здоров? Робит по сей день, али на пенсии сидит?

– На пенсии, – ответил Мишка. – А сестра ваша где живет? Как её фамилия?

– На Калужской, Липадина она по мужу. А я Вдовкина Пелагея Карповна. Из эвакуированных мы были, из-под под Калуги бежали от фашиста. В конце пятидесятых всех калужских переселили из бараков на эту улицу. Так и приклеилось к ней это название – Калужская.

Старуха умолкла и ушла обратно в купе.

«Гордый, значит, – вернулся он мысленно к слову старухи, которым она охарактеризовала отца. – Нет, бабуль, не гордый он, а скорее независимый, потому что в нём никогда не проявлялось чувство превосходства над другим человеком. Интересно, изменился он за эти два с половиной года?»

Мишка стал сравнивать себя с отцом. Похож ли он на него? Если – да, то в чём? И хочет ли он быть похожим на него?

После небольших сопоставлений понял: да, похож. Не полностью, конечно, но наполовину уж точно. И внешностью, и чертами характера, да и частично судьбой. Отцу выдалось исполнять интернациональный долг в степях Монголии, и ему судьба отвесила лиха в песках Египта. Батю за бой у Халхин-Гола представили к Красной Звезде, и на него ушло представление на точно такой же орден. Отец не получил свою награду, и его орден Красной Звезды обошёл стороной. Вместо него мишка получил медаль Ушакова.

Мысли опять вернулись к командировке в Египет…

… Ему удалось тогда выбраться из пустыни и спасти жизнь командиров. Раненых поместили в госпиталь, тело Васи Панкова отвезли в морг, а позднее отправили на Родину.

Сам Мишка сутки без сна и отдыха занимался восстановлением станции и успел-таки привести её в готовность к намеченному времени. В 00 часов вышел на связь с «Кортиком», попросил на трубку «Третьего».

«Третий» оказался капитаном третьего ранга Афанасьевым. Выслушав Кацапова, он приказал опечатать станцию, сдать её под охрану группы советских военных специалистов, секретные документы передать по акту офицеру особого отдела, а самому перейти в распоряжение военного советника до особого распоряжения.

Мишке пришлось пробыть на побегушках у капитана второго ранга больше двух недель, пока мичман Матулас не сбежал из госпиталя и не приступил к службе самовольно.

Вечером того же дня они уединились в кунге станции. Мичман достал из сейфа спирт, плеснул в кружки на три больших глотка, произнёс:

– За тебя, Мишаня. Если бы не ты – лежать бы нам с кап-три сейчас в песках под барханом. И никто бы не нашёл.

Мишке стало немного неловко от такой похвалы и лицо вспыхнуло от смущения. Однако в этот момент он понимал, что Антонас говорит сущую правду, и поэтому промолчал, не стал возражать.

После второй порции «шила» у них произошёл откровенный разговор.

Мичман Матулас напоминал ему главного старшину Ольшанского: такой же высокий, плечистый, покладистый, с пронзительным взглядом. Одним словом, внушал доверие. Мишка поинтересовался:

– Товарищ мичман, могу я спросить у вас кое о чём?

– Валяй.

– Вы отстаивали мою кандидатуру в штабе флота?

– А-а, вот ты о чём, – усмехнулся мичман. – Было такое дело.

– Я что, чем-то не устраивал политотдел? Были какие-то претензии ко мне?

– Раз я говорю, что отстаивал, значит были.

– И какие, если не секрет?

– Твой хвост в тринадцать нарядов, которые ты приволок с собой, сильно насторожил моих командиров.

– Поня-ятно, – протянул Мишка, и на скулах у него прокатились желваки. – Инструктор Тарасенко облагодетельствовал меня так. Но почему ваш выбор остановился именно на мне?