New-Пигмалионъ (СИ)

А это два года, от силы — три.

Жизнь кончилась.

За что?

За что?

Захотелось съездить домой.

Поехать к маме, залезть с головой к ней под одеяло, спрятаться.

Спрячь, спрячь меня мама.

Только поздно уже.

Мама сама на кладбище лежит.

А отца и не было никогда.

Всю субботу проревела.

Телефоны — городской и мобильный отключила и лежала.

То вниз лицом в подушку.

Лицом вниз ревела.

То лицом в потолок.

Тоже ревела.

Так жалко было себя.

Так жалко, а что сделаешь?

Такое чувство у Натахи было только в детстве, в семь что ли лет, когда она представляла себе, как умрет.

И все ее тогда станут жалеть.

А потом как-то не было у нее ничего такого — жалестного.

Мать умерла?

Ну, да.

Натаха в восьмом классе училось.

Ну, плакала, конечно. Всеж-таки мать.

Видно, не долгая жизнь фамилии Кораблевых по женской линии прописана.

Мать то вот хоть ребенка родила.

А Натаха и этого не смогла.

В воскресенье надо было чтоли хоть за хлебом наружу что ли вылезти?

Утром встала, включила радио Эхо Москвы.

Там сказали, что у Православных христиан нынче праздник.

Конец Петрова поста.

Мать то всегда в церковь ходила.

Свечку ставила.

А толку?

И сама померла, и дочь единственную не уберегла, и дочь теперь лет через семь помрет.

Но решила, все же в церковь сходить.

В храм вошла уже к середине проповеди.

Батюшка такой молодой, такой совсем не похожий на тех, что в кино всегда показывали.

Сними с него рясу, да одень в цивильное и модное — с таким и в дискотеку запросто!

Однако, прислушалась.

Батюшка стьоял на амвоне, держа в руках большой серебряный крест и говорил простым русским языком, а не нараспев по церковно-славянски, как это бывает во время службы.

— Вот, недавно довелось мне крепко поспорить с одной женщиной, — доносилась до ушей Натахи размеренная речь батюшки, — ей уже за тридцать, вроде и жизнь повидала, и хлебнула всякого и хорошего и плохого. Жила на юге в одной из республик бывшего союза, работала бортпроводницей на внутренних рейсах. Были у нее и муж и друзья… Однако, развалился Союз, ушел муж, русских в республике стали притеснять — в новой национальной авиакомпании стали отдавать предпочтение девушкам с восточным разрезом глаз.

Но женщина эта оказалась сильным человеком — переехала в Москву. Сняла квартиру, начала как это теперь говорят — «крутиться — вертеться» то гербалайфом торговала, то машины из Германии перегоняла… В Кириенковский дефолт разорилась… Однако никогда не теряла духа и верила в то, что завтра будет лучше чем вчера. В доме у нее, она квартирку маленькую снимает — полно иконок. Говорит что в Бога верует, но в церковь не ходит — считает, что «истинному» верующему это не обязательно.

И вот, эта женщина пристроилась кем-то вроде домоуправительницы в семью к самым натуральным «нашим этим новым русским». Работает на них практически без выходных убирается, готовит, стирает… Горничной и домоуправительницей. С раннего утра и практически до позднего вечера, так как хозяевам и ужин положено «подавать». А по воскресным дням — сказать частым гостям «кушать подано», «ле табль ет е серве» и убраться после их полуночного ухода, так как «хозяйка страсть не любит оставшийся беспорядок».

А хозяйка то в этой семье — главная добытчица! На этом у нас и спор с бывшей бортпроводницей вышел. Муж там — из неудачливых дельцов. Пытался какой-то экспорт-импорт, да в кредитах запутался. Теперь в экономическом ВУЗе преподает, опытом своим негативным делится. А вот жена — юрист, та хорошо пристроилась — аж в арбитражный суд. И содержит теперь семью на два дома — дети студенты у них живут отдельно, но исправно получают от мамы денежное содержание.

Ну вот и сказал я новоиспеченной этой домработнице, когда та стала восхищаться христианскими добродетелями хозяев, — что «хозяйка то твоя, ведь не на судейскую зарплату так хорошо и богато живет»… А бортпроводница бывшая мне на то и отвечает, — каждый ДОЛЖЕН уметь в этом мире устроиться… и далее, уже в качестве самонаставления развила тему, — «и я предпочитаю по жизни держаться за такими вот состоявшимися лидерами».

Вот так!

Уж я ей с удивлением принялся возражать, мол а к чему тогда у тебя на книжной полке и Спас Нерукотворный, и Богородица Казанская, и Святая Ольга, и Святой Пантелеймон, и Никола? А она свое — они не воруют, и никому ничего плохого не делают — одно лишь добро — а в тех, кто про нетрудовой доход судачит, в тех просто зависть говорит!

Ну, сначала, придется мне, дорогие мои, что до «зависти», что по Шварцу превращает рыцаря Ланцелота — победителя дракона — в нового дракона, то она не может кореллировать с христианскими понятиями о нравственном. Это как дважды — два.

Но теперь — о главном.

Россия, страна наша получила искушение.

Церковные люди знают — искушению не всякий подвергается. Бес любит пристать к чистенькому, к девственному. Поэтому, истинные христиане знают — после причастия — жди искуса!

И вот вся Россия теперь получила это искушение — искушение воровством. Хапать или не хапать? Брать, когда все берут, или не брать?