Незабываемое.1945 - 1956

Смерти советского «небожителя» ожидал с нетерпением весь народ России. Все знали, что типы, подобные ему, рождаются раз в долгую эру. Все знали, что, кто бы ни стал на его место, ни тем авторитетом он пользоваться не будет, ни тем культом личности его не окружат. Никто больше не сможет держать двести миллионов людей в такой стальной рукавице.

Насколько хуже становилось «вождю», настолько больше нервничало лагерное МВД. По всем лагерям великого советского союза эмвэдешники дрожали за свою жизнь, за порядок, считая, что смерть Сталина может вызвать поголовный бунт. Но в то время лагерники представляли весьма печальное, достойное сожаления зрелище. Истощенные, «тонкие, звонкие, ушки топориком», качающиеся на ветру, как былинки, они только в сердце были бунтарями. Сил в них не было.

Помню, и навсегда запомню 5 марта 1953 года. Нас раньше времени сняли с работ и под усиленным конвоем погнали в жилую зону. Подходим к лагерю и видим, что на здании лагерного управления флаг СССР приспущен на полдревка. Ударами прикладов, под крики и гиканье, нас загнали в бараки и заперли на замки.

В это время по всей громадной стране было остановлено все движение. Гудели гудки заводов, фабрик, паровозов, протяжно и жалобно. Коммунисты приказали объявить о кончине своего великого и несравнимого.

Вечером нас выпустили и разрешили принять паек в кухне. На лицах всех комендантов, начальников, бригадиров, конвоиров и т. д. полная растерянность. Блуждают глаза. Лица бледны. Крепко сжимают оружие.

Ночь прошла спокойно, но на следующий день мы сразу же заметили, что не прошло и 24 часов со смерти Сталина — все кардинально переменилось.

За весь день работы — ни одного окрика. Бесследно исчезло — Подтянись! Не разговаривай! Ложись! Руки назад!

Москва боялась переворота, который, увы, не произошел. Народ не уловил момента, привыкший к гнету и плетке МВД, но в лагерях произошло то, что уже нельзя было изменить. Котел дал трещину. Пар был выпущен.

На сцену выплыла фигура Маленкова. Председателем Президиума СССР становится Клим Ворошилов. Ему народ до сих пор симпатизирует. Он себя не запачкал по линиям Чека, ГПУ, НКВД, МВД. Фигуры, вроде Булганина и Хрущева, несмотря на то, что они, конечно всем известны, потеряли свои политические очертания и стали более чем расплывчатыми. Одно — они были при «хозяине». Кто его знает, какое у них звериное рыло или змеиное жало откроется теперь!

Из Москвы, в которой тоже некоторое время царила растерянность, в Управление лагерей приходили самые противоречащие приказы. Одно было ясно — не перетягивать ни в одну сторону. Поддерживать статус кво с наименьшим отступлением с позиций чекисты напоминали нам улиток, осторожно высовывавших из своего домика свои рожки. Избиения, убийства прекратились, наручники исчезли «врагов народа» как будто бы не слышно.

В память «корифея», была объявлена амнистия уголовных преступников. Как бы наследство от «великого отца» его криминальным деткам.

По всему союзу поползли жуткие преступления, из поездов, в которых они возвращались на насиженные места, на ходу выбрасывались трупы изнасилованных женщин, ограбленных и убитых мужиков и даже пассажиров в хороших, партийного фасона, «шевиотовых» костюмах.

Каким диссонансом, по сравнению с этими неопровержимыми массовыми фактами, звучали слова генерального прокурора СССР, объяснявшего амнистию тем, что «у нас народ стал сознательным. Грубость, бандитизм и другие преступления, занесенные к нам войной, вызванные примером неприятеля, уменьшаются. Преступность в СССР резко падает. В скором времени мы станем примером всему миру».

Преступники, консервируемые годами в концлагерях, вылились на улицу, как кипучая волна помоев. Вопреки словам прокурора, бандитизм вырос на 50 процентов, и их опять арестовывали, судили и возвращали в лагеря. Как потом пришлось признаться, 75 % амнистированных попали обратно в злачные места.

Одновременно с этими двояко-острыми мерами «смягчения» и «свобод», вопрос «контры» остался висящим в воздухе. Никаких амнистий, никаких пересмотров дел. Вернулись строгости и закручивание гаек, которые и вызвали ряд восстаний, о которых я писал. Заключенные собрались с духом. Они чувствовали, что не сегодня — завтра вопрос экономики, стройки заставит колеблющихся послесталинских временщиков пойти навстречу и политзаключенным.

Арест Берии был вторым и самым тяжелым ударом по нашим тюремщикам. Им казалось, что великолепное, прекрасно организованное здание МВД дало трещину от верха до самого основания.

Конвоиры, в особенности в чинах повыше, сержанты, стали делаться новостями с заключенными. Шептали на ухо о том, как Берия замышлял захватить власть в свои руки и вернуть все к «сталинизму», как он хотел арестовать весь ЦК КПСС, как Жуков его предал, как Берия получил пулю в затылок.

В Москве велось следствие, но в него никто не верил. Берия был мертв. Проделывалась очередная комедия.