Незабываемое

Как откровенна молодость! Я не смогла (да и не считала нужным) скрыть свое изумление и радость от догадки, что Ежов, скорее всего, арестован.

Судьба прокладывает втайне от нас наши жизненные пути, предопределяет нечаянные встречи. Потому мы нередко повторяем: «Такова судьба!..»

С Берией я была знакома, несмотря на то что он не принадлежал к близкому мне окружению — к среде старых большевиков. Наше знакомство — чистая случайность, хотя, как, наверное, всякая случайность, — небеспричинная.

Впервые я увидела его в августе 1928 года. Старейший грузинский большевик, председатель ЦИК Закавказья Миха Цхакая пригласил Ларина, принимавшего участие в работе бюджетной комиссии ЦИКа СССР, в Тифлис для обсуждения бюджета Закавказья или только Грузии, этого не помню. Мы, мать и я, поехали вместе с отцом, чтобы после окончания дел провести свой отпуск в Ликанах, вблизи Боржоми. (Кстати, Ликаны эти вспоминались мне впоследствии не раз и потому, что известный в то время в Грузии большевик-литератор Тодрия, сидя однажды на скамейке в ликанском парке рядом с отцом, сказал ему при мне: «Вы, русские, Сталина не знаете так, как мы, грузины. Он всем нам покажет такое, чего вы себе и вообразить не можете!»)

В обсуждении бюджета принял участие и Берия, начальник ГПУ Грузии. Заседание решено было устроить у него на даче, в живописных окрестностях Тифлиса, возле Каджор. Название той местности запомнилось, очевидно, потому, что отец по сходному звучанию Каджоры-Ижоры вспомнил пушкинские строки:

Подъезжая под Ижоры,
Я взглянул на небеса,
И воспомнил ваши взоры,
Ваши синие глаза…

Грузия, куда я приехала впервые, очаровала меня. Но тогда я, конечно же, не могла себе представить, что в Каджорах нас приветливо принимает человек, имя которого станет символом палачества.

После затянувшегося делового разговора подали обед, приготовленный по-грузински, и душистый грузинский чай. Сидяча столом, Берия сказал отцу:

— Я и не знал, что у вас такая прелестная дочь!

Мне шел в ту пору пятнадцатый год. Я смутилась, покраснела, а отец ответил:

— Я никакой прелести в ней не замечаю.

— Выпьем, Миха, — обратился Берия к Цхакая, — за здоровье этой девочки! Пусть живет она долго и счастливо!

Вторично мне пришлось встретиться с Берией в год смерти Ларина — летом 1932 года. А. И. Рыков, знавший от матери, как болезненно я переживала смерть отца, предложил мне поехать вместе с ним в Крым, где Алексей Иванович собирался провести отпуск. Туда же приехал В. В. Куйбышев со своими родственниками: дочерью, сыном, братом, тоже революционером-большевиком, Николаем Владимировичем и его женой (они были впоследствии расстреляны) и личным секретарем М. Ф. Фельдманом.

В Крыму Валериан Владимирович пробыл недолго. Затем поплыл пароходом в Батум, оттуда поехал в Тифлис и в Ликаны. Чтобы отвлечь меня от переживаний, Куйбышев предложил мне присоединиться к их большой и веселой компании.

Берия встретил Валериана Владимировича в Батуме. А мы то уже были «старыми знакомыми». «Ой, кого я вижу! Взрослая девушка стала!» — воскликнул Берия, как только заметил меня. Он сопровождал Куйбышева из Батума в Тифлис, мы съездили на дачу к Берии, и в Ликаны он отправился вместе с нами.

Я общалась на этот раз с будущим главой НКВД в течение недели, если не больше, ежедневно. Он не раз разговаривал со мной, в основном о красотах Грузии. Выражал сочувствие в связи со смертью отца.

Если бы в эти дни меня спросили, какое впечатление производил Берия тогда, в 1932 году, то, даже глядя на него сквозь призму совершенных им злодеяний, ничего порочного заметить в нем было невозможно. Он производил впечатление человека неглупого и делового (во время бесед с Куйбышевым, в то время председателем Госплана, уделял большое внимание вопросам экономики Закавказья). Ну и, конечно же, гостеприимного, как все кавказцы. Легко представить себе, как принимал он у себя в Грузии почетного гостя — члена Политбюро. Однако можно порадоваться тому, что не оказался Валериан Владимирович в бериевских «апартаментах» несколькими годами позже, а ушел из жизни иным путем — вторым после Кирова из крупных политических фигур[57]. Попадись он к нему в лапы в страшное время террора, разделал бы тот и его «под орех».

Вот вкратце пролог нашей встречи с Берией в застенках НКВД.

Нарком предложил мне сесть против него, по другую сторону письменного стола. Я вновь повторила свой вопрос о Ежове.

— Вас это так интересует? — спросил Берия, но на мой вопрос не ответил. И тут же, чтобы отвлечь мое внимание, бросил фразу, к делу вовсе не относящуюся:

— Почему вы хромаете, Анна Юрьевна?

Вопрос показался странным. Я вовсе не хромала и объяснила, что ему это показалось, возможно, потому, что у меня от неожиданности в связи с заменой столь «прославленного наркома» ноги подкосились…

— Не хромаете? Это хорошо, что не хромаете, хорошо, что мне показалось, — будто это была бы самая великая беда в моей жизни.