Незакадычные друзья

Сон Лени всегда был неспокоен. Сейчас от постоянного лежания, у него началось что-то вроде бессонницы. Он довольно быстро задремывал, потому что был еще слаб, но просыпался от малейшего раздражителя. Сейчас его разбудила узенькая полоска света, которая быстро исчезла, и он услышал мягкие шаги. Уколов он боялся, но сестрички в отделении каждый раз подбадривали его, – мол, держись, недостреленный, – и он ждал, что медсестра его окликнет и попросит повернуться на бок. Он удивился, что медсестра подошла к нему безмолвно, явно стараясь ступать потише. Притворяясь, что он спит, он почувствовал, что она так же молча наклоняется к нему. В палате было не совсем темно, потому что ночь была ясная, и в окно светила полная луна. Леня не совсем представлял себе, куда его собираются колоть, потому что на том самом месте, которое его в последнее время часто просили обнажить, он лежал. Ему стало не по себе. И, чтобы разрядить обстановку, он громко сказал, не открывая глаз: «Привет!». Медсестра подпрыгнула и непроизвольно ойкнула.

– Вам укол, больной, – неестественно веселым голосом сказала она и наклонилась к нему со шприцом.

– А спиртом протереть? – удивленно спросил Леня.

– Конечно, – ответила медсестра.

Милиционер в коридоре услышал, как в палате Молчанова упало что-то тяжелое, и потом раздалось неясное хриплое бормотанье. Он рывком открыл дверь, с трудом нашарил выключатель и замер: поперек Лениной кровати, беспомощно свесив голову к полу, лежала медсестра, продолжая сжимать шприц в руке. Леня смотрел на милиционера круглыми немигающими глазами, в которых плескался ужас.

– Что случилось? – по-бабьи ужаснулся милиционер, неловко стаскивая с Лени медсестру.

Леонид продолжал молчать. Милиционеру было очень неловко. Он сопел, зачем-то сказал «извините», и волоком потащил безжизненное тело из палаты. Когда за ним закрылась дверь, Леня немного разжал пальцы, в которых он сжимал притащенный Иркой днем распылитель.

Пожилая медсестра, которая «на минутку» прилегла в ординаторской, проснулась оттого, что ее кто-то тряс за плечо. Она недовольно открыла глаза.

– Извините, – тихонько сказал милиционер. – Тут вашему персоналу плохо.

– Какому еще персоналу! – ворчливо ответила медсестра. Но, кряхтя, поднялась, потому что подумала, что, может быть, прихватило сердце у врача, который дежурил один на все четыре отделения. Связываться с врачом себе дороже, поэтому она окончательно стряхнула с себя дремоту, и протерла глаза.

– Кто это? – недоуменно спросила она, глядя на незнакомую медсестру, которая лежала на диване и, судя по всему, была без сознания.

Видимо, средство, которая Ирка принесла Лене во время ее второго визита, было очень качественным, потому что медсестра не просыпалась шесть часов. За это время успели вызвать милицию, проверить остатки вещества, оставшегося в шприце, и выяснить, что это один из видов «наркотиков правды», правда, со смертельным исходом. После инъекции Ленечка должен был без остановки болтать пару часов, а потом отбыть к праотцам. Поэтому лечащий врач, перепугавшись, тут же Ленечку выписал, прикрепив к нему патронажную медсестру, которая должна была приходить к нему на дом. Брать на себя ответственность за дальнейшую Ленечкину безопасность во время пребывания в его отделении он категорически не пожелал, сочтя, что всемогущий папаша справится с этой задачей гораздо лучше. А если не справится, то и не его это забота. Медсестру, которая решила снова потерять сознание, увезли, а врачу было приказано всячески скрывать, что Ленечка выписан.

Следователь Малахов был потрясен. Преодолев соблазн считать, что покушение на Молчанова является целиком Костиной инсценировкой, он признался себе, что расследуемое дело не так просто, как ему сначала казалось. Правда, он все же поинтересовался Костиным алиби и узнал, что со времени их последнего разговора Костя постоянно находился на глазах как минимум у трех человек, никаких звонков никому не делал и ночь провел в Иркиной квартире в компании самой Ирки и еще двух человек. Причем эти люди возмущались, что Костя всю ночь никому не давал спать, и требовал, чтобы все смотрели на него, дабы убедиться, что он никуда не отлучался под покровом ночи. Соседи пошли еще дальше – они называли Костю дебоширом, и заявляли, что он не давал им спать, громко крича из Иркиной спальни, что хоть режь его, он никуда не пойдет. На резонные возражения, что его никто никуда и не посылает, он разражался гомерическим смехом и сам посылал соседей довольно далеко. На робкие предположения Малахова, что голос Кости был записан на магнитофон, соседи горячо возражали, поскольку Костя общался с ними, так сказать, в живом эфире, и довольно остроумно реагировал на их сердитые реплики. Когда Малахов поинтересовался, откуда в недешевом многоквартирном доме такая слышимость, Костя молча повел его в комнату, где продемонстрировал вынутую из стены розетку.