Незакадычные друзья

Во дворе она столкнулась с ничем не примечательным парнем, который ожесточенно тряс мобильный телефон, изредка рыча и тыкая в кнопки.

– У вас нет телефона? – пробормотал он неприветливо, поднял глаза и ойкнул.

– Гав! – хохоча, возвестила Ирка и гигантскими скачками, сотрясаясь от хохота, помчалась на Тверскую Парень ошалело смотрел ей вслед.

Малахов задумчиво смотрел в потолок. Телефон надрывался минуты две, потом замолк. Еще через минуту в кабинет ворвался малаховский начальник, майор Любушкин. Несмотря на фамилию, Любушкин мог неутомимо рычать на подчиненных, особенно, когда близилось время отчета перед вышестоящим начальством. Однако на этот раз его рык не произвел никакого эффекта. Малахов все так же задумчиво созерцал потолок, жуя оторвавшуюся от картонной папки тесемку.

– Что это у вас? – в изумлении спросил Любушкин, на секунду перейдя на нормальный человеческий голос. – Червей, что ли, с голодухи едите?

Не отрывая глаз от потолка, Малахов машинально кивнул.

– О, господи, – содрогнулся Любушкин. – Выплюнь ты его!

– Откуда у него русский паспорт? – эпически спросил Малахов, не кого-нибудь конкретно, а, скорее, посылая свой вопрос в пространство.

Любушкин забыл о нетрадиционной диете подчиненного.

– Все думаешь?

– Думаю, – согласился Малахов, не отрывая взгляд от потолка.

– Не замечал я этого за тобой раньше.

Малахов дернулся на неудобном казенном стуле:

– Надо говорить: «Раньше я за тобой этого не замечал».

– А я что сказал? – очень удивился Любушкин.

– Порядок слов у вас слишком поэтический. Надо говорить проще. Вы же офицер…

Любушкин аж затрясся.

– Филоло… филололинг… филологист хренов! Рассуждает он. Ты долго тянуть будешь? Мне папаша Молчанов всю плешь проел, а ты тут волынку поешь…

– Тянешь, – меланхолично заметил Малахов. И, чтобы заполнить внезапно наступившую паузу, пояснил:

– Волынку тянут, а не поют.

Любушкин стал наливаться нездоровым багрянцем.

– А поют Лазаря, – продолжил лингвистические изыскания Малахов.

– Нннн…

– Да вы садитесь!

– Х-р-р… Молчать! Паспорт ему, видите ли, не нравится! Чтоб сегодня же медсестру свою оформил! Передавай дело в суд, говорю. И дожуй уже своего червя, черт бы тебя побрал совсем!

– Мелик Артурович Ованесян!

– Р-р-р!

– Выдан московским паспортным столом. Понимаете, в чем тут дело?

Любушкин шумно задышал.

– Ну?!

– Мелик Артурович Ованесян, – задумчиво повторил Малахов. – С арийскими чертами лица. Блондин. Глаза серые. Ованесян. Ха!

– Н-н-н… ну и что? – немного спокойнее сказал Любушкин.

– А у самого акцент немецкий. Ну, может скандинавский. Мелик Артурович он, как же!

– Ну, подлинность паспорта проверим. Слушай, выплюнь червя, а?

– А? – встрепенулся Малахов. – Какого червя? Где?

Он вытащил изо рта измочаленную завязку и аккуратно положил ее в картонную коробку из-под скрепок, которая служила ему органайзером.

– Я тут им очную ставку с этой медсестрой устроил, – доверительно сказал он… – Так она как его увидела…

– Ну?

– Нет, тетка она, конечно, что кремень, – с уважением сказал Малахов. – Она только на пару секунд растерялась. Их тут Курлыкин немного на цифровую камеру поснимал. Показать?

Любушкину нисколько не хотелось проявлять любопытство.

– Да вообще-то… – ну ладно. Показывай, что тут у вас, – снисходительно разрешил он.

Малахов удовлетворенно что-то пробормотал и включил компьютер:

– Вот! – воскликнул он и подвинулся.

На экране показалась похудевшая и мрачная «медсестра» Она вошла в кабинет, сосредоточенно глядя перед собой и поджав губы. Задержанный мужчина, которого привезли после попытки проникновения в квартиру гражданки Громовой Ирины Матвеевны, сидел к ней боком, перед столом Малахова и что-то ему говорил. Вот он оглянулся на вошедшую женщину. Его лица не было видно, потому что он повернулся затылком к снимавшему Курлыкину. Зато отлично было видно лицо «медсестры», на котором моментально вспыхнули такие сильные чувства, что Любушкин растеряно моргнул.

– Видите, какое у нее изумление? – спросил Малахов, остановив изображение.

– Разочарование, – поправил его Любушкин.

– Изумленное разочарование, – согласился Малахов и снова нажал на воспроизведение. «Медсестра» раскрыла рот и страстно выкрикнула:

– На!

И, как кукла, у которой кончился завод, снова погасла, повесив голову и тихо договорила:

– На фига вы меня сюда привели?

Мужчина, пожав плечами, снова повернулся к Малахову и стал ему что-то говорить.

– Слышали? А? Слышали?

– А что я должен быть слышать? – осторожно поинтересовался Любушкин.

– Как она сказала «На»?! – возбужденно крикнул Малахов.

– Слышал. Конечно, слышал, – поспешно сказал Любушкин и отодвинулся от Малахова.

– Это она начала говорить «Nein»! А потом спохватилась, и притворилась, будто она хотела сказать «На фига». Слышали?

Любушкин придвинулся обратно к Малахову и покивал головой.

– А слышали, как она это сказала?

– Как-то странно, – согласился Любушкин и попросил:

– А ну-ка, прокрути еще раз.

Малахов прокрутил.

– Она сказала «на фИга»! А надо говорить «На фигА?»! – обрадовался Любушкин.

– А почему она так говорит? – поднял палец Малахов.

– Почему она так говорит? – эхом повторил Любушкин.