– Потому что русский язык ей не родной! – торжествующе выкрикнул Малахов. – И участковый, который этого Ованесяна привез, говорит, что пока тот в себя приходил и был вроде как без сознания, по-немецки чесал, как заведенный. И никакой он не Ованесян!
– А какой-нибудь Рихтер или Шикльгрубер, – проявил неожиданную смекалку Любушкин. – Но погоди, а он-то на нее отреагировал?
– Нет, – покачал головой Малахов. – Потому что он знал, что она в тюрьме. А она надеялась, что он на свободе и ее выручит. Готов съесть…
– Не надо! – вздрогнул Любушкин.
– … собственную шляпу, если бы она у меня была, если это не одна шайка.
– Международная мафия, – потрясенно сказал Любушкин, – гоняется за… А за кем она, собственно, гоняется?
– Думаю, что все-таки за Молчановым. Но, раз эта Громова не раз вступала с ним в контакт, то и за ней, а заодно за всеми, кто его окружает.
– И после этого папа Молчанов еще будет крутить мне мозги! – вскричал Любушкин.
– Э-э…
– Молчи!
– Пудрить…
– … и заявлять мне, что мы не можем справиться даже с пустяковым делом. С пустяковым делом!
– Слушайте, а почему федералы до сих пор это дело у нас не забирают? – резонно спросил Малахов. – Раз международная группировка?
– Так они же еще этого всего не знают. Слушай, ну не забирают, и пусть не забирают. А мы сами дело раскроем! Что мы, не сможем, что ли?
– Ну, не знаю, – засомневался Малахов. – У них и возможности другие, и доступ к базам данных… Интерпол, опять же…
– Так мы поможем! – горячо заверил майор. – Я задействую все свои связи…
Малахов покосился на него с сомнением. Что-то раньше он никаких особых связей у начальства не замечал. Вернее, те связи, которые у него были, имели обыкновение покрикивать на майора, употребляя такие слова, как «низкая раскрываемость», «неумение использовать потенциал», «отсутствие оперативности», которые напрочь лишали надежды на предоставление Любушкину по дружбе каких-то особых условий для расследования.
– А тут еще международный террорист Светлов, – вспомнил он. – Убитый, – с готовностью пояснил он, встретив непонимающий взгляд майора.
– А, – просветлел тот. – Который на фотографии? Которую тебе прислали? Которые с буквами, вырезанными из газет?
– Он, – кратко ответил Малахов, остановив бесконечный поток «которых». Он подивился, почему у него появилось неудержимое желание исправлять полуграмотную речь старшего офицера. Наверное, решил он, после непривычного для него анализа речи медсестры, которая с самого начала казалась ему подозрительной. Что-то в ней было неправильно. И он оказался прав – пожалуйста, немка! Теперь, когда у них в руках мнимый Ованесян, думал он, ему будет легче установить личность обоих. Ему почему-то захотелось показать немецкому Ованесяну фотографию убитого Светлова. Он покосился на Любушкина. Майор ему был больше не нужен. Пора было начинать работать, а присутствие Любушкина этот процесс почему-то очень замедляло. Малахов давно заметил, что стоит майору оказаться в помещении, как мысли его сотрудников начинают путаться, теряя всякое право на то, чтобы называться мыслями. Поморщившись, он двумя пальцами вытащил из «органайзера» бывший когда-то белым шнурок от папки. Любушкин тут же вскочил, поспешно распрощался и ушел.
Малахов аккуратно выбросил изжеванный шнурок в корзину для бумаг, вытащил фотографию Светлова, прикрыл разнокалиберные газетные буквы, наклеенные неизвестным корреспондентом, белыми листами, и поднял было трубку, чтобы послать за арестованным, но в это время зазвонил внутренний телефон.
– К вам просится гражданка Громова. Пропустить? – поинтересовался дежурный.
– О, черт!
– Что-что?
– Пропусти, говорю.
Он рухнул на стул, собираясь с мыслями. Малахову было очень трудно общаться с гражданкой Ириной Матвеевной Громовой. У него было смутное ощущение, что она не принимает его всерьез. Когда она смотрела на него своими насмешливыми глазами, ему почему-то хотелось надеть парик, застегнуться на все пуговицы или, еще лучше, спрятаться за какую-нибудь ширму.
Ширмы в его кабинете не было, поэтому он остался сидеть на стуле, уткнувшись в какие-то бумаги, которые он быстро стянул со стола, который временно занимал практикант Сережа Дымков. Он не сразу разглядел, что это были детальные подробности какого-то изнасилования с многократным упоминанием органов деторождения, смутился, хотел сунуть их в ящик, и в это время в кабинет вошла гражданка Громова.
Увидев встрепанного раскрасневшегося следователя, торопливо шарившего в ящике стола, Ирка остановилась у входа.
– Я не вовремя? – спросила она в дверях. Он поднял на нее злое смущенное лицо и сердито поинтересовался, что ей, собственно, надо.
Ирка немного посопела.
– Я, вообще-то, по делу, – обиженно сказала она. – но если вы очень заняты, могу обойтись и без вас.
И она повернулась, чтобы уйти.
– Стойте! – вскричал Малахов.
Ирка подпрыгнула и схватилась за сердце.
– Смерти моей хотите? – воскликнула она.
– Я это… вы садитесь. Я тут просто вот… заработался. Дело очень сложное, – пожаловался он.
Ирка вздохнула и села, понимая, что сейчас она сделает жизнь следователя Малахова еще сложнее.