Незаконная планета

Морозов поднял левую руку, посмотрел на приборный щиток, прикрепленный к рукаву скафандра. Часы, компас, термометры, контроль дыхания. Все нормально. Температура тела тридцать шесть и шесть. Температура окружающей среды минус девяносто семь по Цельсию.

Ах, господин Андерс Цельсиус, почтенный вдумчивый швед, вы в тысяча семьсот каком-нибудь году, попивая кофе, размышляли, наверно, о будущем. Каким оно вам казалось, господин Цельсиус? Зеленым полем, по которому прыгают, как мячи, чугунные ядра шведских пушек? Пыльной дорогой, по которой топают тяжелые ботфорты? Уж наверное кто-то из ваших родственников, дядюшка например, какой-нибудь Карл-Густав Цельсий шел в цепи, нацеливаясь железным багинетом в брюхо моего пращура – какого-нибудь Гаврилы Морозова. А может, он был не Гаврилой, а моим тезкой – Алехой, и его погнали на войну, и он топал по пыльному проселку и орал по приказу капрала бодрящую песню… «Наши жены – ружья заряжены…» Впрочем, господин Цельсий, вас интересовало другое. Вы исследовали связь магнитной стрелки с полярными сияниями. Вы предложили стоградусную шкалу термометра. Только вы, сударь, за ноль взяли кипение, а за сто – замерзание. Хорошо, что ваш современник Карл Линней перевернул вашу шкалу вверх головой. Из своей обсерватории вы направляли на Луну астрономическую трубу, усовершенствованную мингером Христианом Гюйгенсом, – и, конечно, вам и в голову не приходило, что спустя три века на этой самой Луне будут жить люди… что в предшлюзовом вестибюле лунной столицы встанет, широко расставив ноги, белобрысый гигант-космонавт.

Нет, господин Цельсий, плохо вы мне помогаете. Совсем плохо…

На столе коротко прогудел видеофон. Буров не обратил на вызов никакого внимания. Он лежал на диване, закинув руки за шею, и думал. Весь день он сегодня не выходил из своей комнаты в общежитии. Ни на лекцию не пошел, ни в вычислительном центре не работал, ни к очередному самоэкзамену не готовился. Лежал и думал. Рядом, на низком столике, среди книг и пленок, стояла коробочка с ментоловыми пастилками – Буров грыз их одну за другой. Перед глазами у него висела огромная таблица, сделанная им самим и понятная ему одному. В эту таблицу было вложено многое: основные сведения из астрофизики, закодированные опять-таки самим Буровым разработанным кодом, проблемы «ближние» и «дальние» и сроки их изучения, и еще тут были знаки, отражающие «процесс самонаблюдения», и какие-то загадочные рисунки, о которых Веригин говорил, посмеиваясь, что это запись буровских сновидений.

Опять прогудел вызов. Буров выхватил из-под головы подушку, запустил ею в видеофон, но не попал. Он встал, и диван тотчас бесшумно убрался в стену.

Буров пошарил в стенном шкафу, вытащил дорожную сумку и поставил ее на стул. Затем сгреб рассыпанные по столу кассеты с микрофильмами, рабочие пленки и побросал их в сумку. Туда же отправился табулятор. Некоторое время Буров стоял в раздумье, перелистывая толстый том с крупным тиснением «ТАУ». В горле неприятно щипало: наглотался ментола. Потом, захлопнув книгу, Буров залез на стул и начал отшпиливать от таблицы кнопки.

Тут в дверь постучали.

– Ты дома? – Костя Веригин просунул в приоткрывшуюся дверь круглую, коротко стриженную голову. – Дома, – сказал он кому-то в коридоре. – Полюбуйтесь: кажется, собирается залезть на потолок.

Вслед за Костей в комнату вошли Марта Роосаар и Инна Храмцова.

– Илья, почему не отвечаешь на вызовы? – сказала Марта с порога. – Безобразие какое. Битый час тебя разыскиваем.

– А что случилось? – спросил он, продолжая отшпиливать таблицу. – Приближается цунами?

– Ни капли не остроумно! – Марта тряхнула золотой копной волос. – Через полчаса начнется вечер споров у философов. Мы вчера еще сговорились пойти – ты забыл?

– Не забыл. Просто передумал.

– Почему?

– Почему, почему… Потому что – в священном писании, что ли, сказано? – ненавистны мне пиры ваши.

– Какие пиры? Что за чепуху ты несешь, Илья? Слезь, пожалуйста, со стула!

Буров, не отвечая, выковырял последнюю кнопку, таблица с шуршанием перегнулась пополам. Спрыгнув со стула. Буров принялся за нижний ряд кнопок.

– Помочь тебе? – спросила Инна и, не дожидаясь ответа, стала отшпиливать таблицу с другой стороны.

– Добрая душа, – пробормотал Буров. – Возьми ментоловую конфетку, больше нечем тебя отблагодарить.

– Может быть, ты объяснишь, Илья, что происходит? – сказала Марта, пройдясь по комнате и остановившись перед раскрытой дорожной сумкой. – Куда это ты собрался? Впрочем, не отвечай, если не хочешь.

– Ну почему же, – сказал Буров, аккуратно складывая таблицу. – Я ухожу из института, вот и все.

– Ты что – шутишь? – Веригин изумленно воззрился на друга.

– Никогда в жизни не говорил серьезней.

– У тебя было объяснение с Шандором? – догадался Веригин. – Из-за статьи?

– Допустим.

– Илья, это просто смешно, – сказала Марта. – Ты написал обидную для Шандора статью, а теперь демонстративно уходишь из института. Как это понять?