Незакрытых дел – нет

Поскольку от кухни, руководствуясь несомненным архитектурным чутьем, тоже отхватили кусочек, пространство посреди квартиры получилось довольно приятным, и туда поставили обеденный стол, однако на то, чтобы снять кухонную напольную плитку с бело-зелеными узорами и заменить ее на паркет, денег уже не осталось, так что перед кухней образовался подиум, на пару сантиметров возвышающийся над остальным полом. Если кому-то хотелось сказать что-то важное или казалось, что никто не обращает на него внимания, что в этом кавардаке случалось нередко, он всегда мог встать на эту «сцену» и заговорить во весь голос. След от снесенных стен шел по всему полу словно рана. Новую кухонную стену пьяный каменщик поставил кривовато, ввиду чего это помещение, а вместе с ним и вся квартира, как будто зашаталось, прямо как во время будапештского землетрясения 1956 года. Перед кухней на стене был выступ – заложенный дымоход, в котором виднелось отверстие для печной трубы, забитое газетной бумагой. В пятидесятых годах под ним стояла небольшая чугунная печка; в сильные холода ее топили принесенным из подвала углем; вокруг на сделанных дядей стульчиках во время дезинфекции от вшей сидели дети – кожа на голове горит, от волос пахнет керосином, – а когда темнело, они, трясясь от холода и стуча зубами, забивались под большие пуховые одеяла. Электричество часто отключалось, и тогда зажигали керосиновую лампу. Они жили как номады, кочуя из комнаты в комнату по квартире, в которой со временем становилось все теснее и теснее. Изначальное распределение было таким: две девочки жили в угловой комнате, два мальчика – в той, что сразу у входа, родители – в большой; но этот порядок нарушался, стоило ему установиться, и они переезжали из комнаты в комнату; время от времени, озаренный внезапной идеей, Папаи один занимал какую-то из маленьких комнат, потому что ему хотелось работать – писать роман, который перевернет мир, или же он переводил какую-нибудь научно-популярную книжку, про Китай или про Пола Робсона, и суматохе не было конца.

На дверь, выходящую в геометрический центр этого помещения, кто-то очень остроумный повесил табличку с написанным большими красными буквами словом «Туалет», предупреждая тем самым вопросы гостей. Как раз за этой самой дверью громко рыгал поэт: он с облегчением кряхтел и охал, и некоторое время ничего другого просто не было слышно. Сидевший на столе писатель в коричневой шляпе звучно расхохотался.

Фанерные двери массивных встроенных шкафов, появившихся в прихожей после реконструкции, перекосились, на покоробившихся от сырости полках пылились напиханные туда как попало одежда и постельное белье. Г-жа Папаи давно уже здесь не жила. Ссылаясь на свое прошлое в рабочем движении, она получила – ценой, как она любила выражаться, «ползания перед ними на окровавленном животе» – квартиру в панельном доме на другом конце города[63]. Кто остался, тот остался, кто съехал – тот съехал.

Вскоре в квартире появились еще человек пять, но и среди них ее сына не было. Она хотела поговорить с ним о загранпаспорте. Оба ее сына едут в землю предков. Дело сложное. У дочери – из-за ее поездки, которую сочли нелегальной, – загранпаспорт как раз сейчас отобрали, а в ходе ночной проверки документов, когда она отказалась отвечать на вопросы, полицейские вывихнули ей руку. Надо доставать новый загранпаспорт. В местном парткоме она договорилась, но из ЦК пришло распоряжение снова его аннулировать. Важно было бы поговорить с ними лично. Она не понимала, почему они этого не понимают.

 Лама?[64]

* * *