Незакрытых дел – нет

Гораздо раньше один из гостей, отличавшийся некоторой скрытностью в поведении, – молодой мужчина с ироничной улыбкой и тонкими чертами лица, у которого в прошлом были мимолетные приключения с обеими сестрами и который, соответственно, приходил сюда, еще когда тут жили родители вместе со своими собственными родителями (те горячо спорили и между собой, и с супругами Папаи), давал братьям сочинения Мао Цзэдуна, соблазнял сестер и как к себе домой взбегал по винтовой лестнице, – этот гость, заметив хмурого поэта, который дисциплинированно отхлебывал из своего стакана и прикуривал одну сигарету от другой (а у ног его сидела поклонница с апельсином в руке – редким по тем временам лакомством), легким кивком головы позвал его выйти в комнату сестер – она находилась за ванной, и вид из окна там перекрывал росший перед домом большой каштан. В 1956 году это окно пробила срикошетившая от крепостной стены шрапнель – в тот самый момент, когда, забежав на пару минут из подвала в квартиру, жадный до новостей Папаи наклонился, чтобы выключить радио. Поэт тяжело поднялся, прихватил с собой бутылку водки, зажженную сигарету, пепельницу и рюмку и, держа все это в одной руке, что само по себе могло претендовать на серьезный цирковой трюк, указательным пальцем другой руки дал знак своей готовой вскочить поклоннице, что идти за ним не надо. К их величайшему удивлению, в комнате сестер на незастеленной кровати, где на месте подушки лежал бюстгальтер, под картиной Босха, изображающей поносящие Христа ехидные рожи, и вышитым толстыми хлопковыми нитками автопортретом Ван Гога (неподражаемое, сияющее, как солнце, произведение упомянутой выше сестры с волосами цвета бронзы) сидел курчавый мужчина с бледным мраморным лицом – кинорежиссер; казалось, он сидит там уже целые столетия – с мускулами штангиста и невозмутимостью Будды; играя с опутанной женскими волосами резинкой, он углубленно читал кантовскую «Критику чистого разума» и даже не посмотрел на двух заговорщиков. Решить, видно ли ему что-то в этом полумраке, было невозможно, но исключать этого тоже было нельзя. Он как будто бормотал что-то самому себе, и вошедшие, кивнув с пониманием, тактично не стали включать свет – из проигрывателя доносились звуки индийского ситара, – а тихо отошли и, стоя у выходящего на каштан открытого окна, продолжили беседу о делах, касающихся их одних, а именно о следующем номере самиздата, который они редактировали. На улице Варалья уже зажгли газовые фонари.

 Тем временем г-жа Папаи исчезла.

 В комнате сестер под мерный звук глиняного барабана – Папаи притащил его из какой-то своей ближневосточной поездки, быть может в Каир, – в густом дыме марихуаны, который клубился перед окном, закрытым с целью звукоизоляции, в окружении разгоряченных лиц, как два негра или араба, танцевали друг с другом два брата; пот лил с них ручьями, лица горели, они зашлись в каком-то неведомом первобытном танце – под окном их младшая сестра все быстрее лупила в глиняный барабан, напротив нее на полу сидела, прислонившись спиной к стене, белокурая полька и мечтательно глядела на двух братьев, а они – босые, с напряженными спинами, – будто повинуясь какой-то неведомой силе и делая странные ныряющие движения, со всей мочи колотили ногами по полу и вились, вились друг вокруг друга.

 С матерью они так и не встретились.

Будапешт, 3-й район, ул. Керек, 22, 7-й этаж, кв. 35

1

У товарища Доры голова шла кругом.