Незамкнутый контур

— Нет. Нет, не пробовал, — пробормотал Алекс, ощущая себя крайне неуютно. Взгляды всех в зале теперь были прикованы к нему — а он словно бы вернулся в киноакадемию и вновь сдает экзамены, притом вытянул единственный билет, который не учил.

— Попробуйте. Прямо сейчас. Нет-нет, только голосом! — протестующе вскинул руку Режнак, когда Алекс потянулся к инпат-шлему. — Обычное вербальное внушение. Иначе, неровен час, все испортите!

— Как скажете, пан профессор. — Алекс взял микрофон, чувствуя себя совсем уж глупо. «Все испортит» — с чего бы это?!

— Якоб. — Алекс прочистил горло, спешно соображая, что бы эдакое выбрать из вереницы связанных с барами венского ретро-квартала воспоминаний. — Якоб! Представь, заходим мы в «Погребок». В малой комнате старики в нарды режутся: смех, брань, кости стучат! В большом зале тихо, только у дальней стены парочка шепчется… Мы с тобой, Якоб, садимся за угловой столик. К нам подходит Роза. Ставит перед тобой бокал темного «Домашнего» и гренок с ним. Ты берешь бокал, смакуешь пену. Роза спрашивает, что тебе еще угодно. Она наклоняется к тебе. Близко наклоняется, и ее…

Алекс не смотрел на внешний монитор, вообще никуда не смотрел — по привычке, прикрыл глаза и погрузился в образ — потому сперва принял невнятное бормотание директора на свой счет. И лишь когда послышался изумленный возглас Марка, открыл глаза. Экзит-монитор погас; внешний монитор вернулся в исходный режим. В палате Якоб Лехман сидел на койке, озираясь по сторонам и открепляя от груди датчики. Кнопку уничтожения записи он уже нажал.

— Кто бы мог подумать… такое примитивное эпикурейство… — пробормотал Стейнберг.

Режнак заразительно рассмеялся.

— «Примитивное эпикурейство»? Скажете тоже! Что ж, удачи в работе, уважаемые коллеги. Что у нас дальше, господин Стейнберг — отдел статистики?

Прежде, чем кто-нибудь опомнился, Режнак развернул коляску и покатил к выходу. Стейнберг бросился следом.

— Ох ты ж да… — Марк осекся на полуслове и уставился на закрывшуюся за ними дверь. На лице его недоумение смешивалось с восхищением и досадой.

— Кто-нибудь что-нибудь понимает? — нервным тоном спросил второй оператор.

— Режнак, надо полагать, понимает. — Алекс, силясь сдержать раздражение, вернул микрофон на стойку. — Я — нет.

Он самолично устраивал Лехману банкет на трехмачтовой яхте, винную дегустацию в Бордо, вечеринку в данс-хаусе с девицами, до которых Розе, при всех ее прелестях, было далеко! Но проклятая зеркальная комната с разомкнутыми кругами на полу только мигала две-три секунды, и вновь обретала четкость, запирая Лехмана внутри. А тут — оп! — и все. Измотанный, но довольный клиент уже покидает палату, еще не подозревая о том, что провел в системе намного больше положенных трех часов. Алекс даже сказать толком ничего не успел: такое простое и неказистое вербальное внушение никак не могло, не должно было сработать!

Однако — сработало. К лучшему, что сработало — меньше поводов для недовольства Стейнбергу, и Лехману меньше проблем: тридцать шесть часов в системе большого вреда не наносили, но и полезны, конечно, не были. А брейк-сейверам теперь не было нужды до конца смены, пытаясь наугад вытащить «зависшего», любоваться зеркальной комнатой с кругами на полу. Последнее, безусловно, радовало…

… но того воодушевления, какое обыкновенно охватывало группу после решения задачи, не было. Они оказались будто бы ни при чем: взлом, по сути, провел Режнак, и не удосужился объяснить — как.

Сперва рассуждали о том, как, но ни к чему так и не пришли. Затем стали спорить, почему: считал ли Режнак объяснение очевидным, или же решил, что «уважаемым коллегам» стоит самим поломать головы? Марк заказал с кухни кофе и вызволил из шкафа Доброго Джека.

Добрый Джек — маленький, сплошь покрытый ядовитыми колючками кактус — появился у Марка три года назад и стал всеобщим любимцем: проникся даже Стейнберг, и, нервно косясь на служебную инструкцию, разрешил оставить в отделе — с условием, что тот не будет попадаться на глаза посторонним. Джека, вместе с повесткой в суд, прислала на адрес филиала одна вздорная, преклонных лет, клиентка, чью запись брейк-сейверам пришлось-таки использовать: Стейнберг считал ядовитый кактус подарком поучительным и потому полезным. Алекс, вероятно, тоже бы так считал, если б сам не участвовал в расшифровке той записи. Старуха — никогда в жизни не интересовавшаяся цветоводством — все три часа сеанса наблюдала за цветением этих самых кактусов в марсианской пустыне: вычитала где-то, что зрелище это невероятно полезно для здоровья… Тогда как «зависла» она в образе огромной кучи шуршащей фольги, ассоциированной для нее, по-видимому, с лекарственными упаковками. Поди взломай такое без расшифровки!