Незавершенная месть. Среди безумия

– Тебе нравилось общество Эндрю Дина, он умел тебя рассмешить – но ты постоянно находилась под гнетом обязательств перед Саймоном. Разумеется, я понимаю, имелись проблемы иного характера, однако тебе, Мейси, не следует недооценивать глубину своих чувств и тем более поворачиваться, образно говоря, спиной к открытой двери. Особенно теперь, когда на другую дверь, закрытую в течение многих лет, повешен амбарный замок. Душа Саймона обрела успокоение. Так отпусти же на волю и свою собственную душу. Дай себе жить.

Мейси только вздохнула. Она обдумает слова Мориса позже, когда останется наедине с собой в своей спаленке, в отцовском доме. А теперь, даром что она сама первая заговорила о Саймоне, ей хотелось свести разговор на другое, ибо тема смерти Саймона и для нее была подобна тропке над трясиной.

– Папа сказал, вы видели человека, который сегодня искал меня.

Удобно поместив чашу трубки в ладонь, Морис потянулся за стаканом с виски.

– У меня сложилось весьма негативное впечатление об этом человеке.

– И оно – верное, Морис. Я вот думаю: откуда он узнал, что мой отец живет в Челстоуне?

– Ты ведь работаешь на Джеймса Комптона?

– Да, но…

– Он приезжал поговорить с Джеймсом. Я видел его у парадного входа. Сам я как раз прощался с леди Роуэн, а тут примчался этот человек и стал спрашивать Джеймса. Ему сказали, что виконт – на конной прогулке, и он тотчас вскочил в седло и направил своего гунтера к хозяйственным постройкам. Полагаю, там один из работников подтвердил, что Джеймс отсутствует, а на вопрос «Когда уехал мистер Комптон?» выдал: «Это мистер Доббс будет знать». Тут нежданный гость сообразил, что конюх Доббс как-то связан с мисс Доббс, которая дышит ему в затылок.

– Не сказала бы, что дышу ему в затылок.

– Этот человек постоянно совал пальцы себе за воротник – хотя воротник был не тесный – и щупал шею сзади. На языке жестов это означает, что именно такие у него были ощущения. – Морис хлебнул виски, поставил стакан обратно на стол. – Может, расскажешь подробнее о новом деле? Мы бы вместе обсудили твои изыскания…

Мейси видела: Морис проявляет крайнюю осторожность, опасается ранить ее чувства. С прошлого года она претендует на самостоятельность, а бывший наставник, без сомнения, понимает, что некоторых аспектов касаться она не станет принципиально. Впрочем, беседа с Морисом может принести пользу – упорядочить соображения Мейси по делу Сандермира.

– Джеймс собирается купить крупный участок земли в Геронсдине. Это миль десять отсюда.

– Я в курсе.

– В первую очередь Джеймса интересует кирпичный завод. Он хочет воспользоваться строительным бумом, который наблюдается, несмотря на экономический спад. У Альфреда Сандермира – а именно он приезжал в Челстоун – останутся только дом и непосредственно прилегающий к нему сад, да еще конюшни. Джеймса беспокоят частые случаи правонарушений, которые в последние годы стали буквально бичом Геронсдина и окрестностей. Особую тревогу вызывают многочисленные поджоги.

– Поджоги?

– Да. Вдобавок в деревне царит странное настроение. Будто бы трагедия времен войны – налет немецкого «цеппелина» – наложила особый отпечаток на души геронсдинцев. В результате налета сгорели заживо три человека. Похоже, это событие, вкупе с почти одновременной гибелью на фронте многих геронсдинских юношей, стало катализатором необратимых процессов в сердцах этих людей. Да, именно катализатором. Разумеется, такие трагедии не проходят бесследно, меняют поведение – но ведь минуло уже четырнадцать лет.

– У сердца свой счет времени, Мейси.

– Конечно. – Мейси помолчала. – Сандермиру я не верю, хоть и знаю: надо воздерживаться от подобных выводов. Я считаю, он обманывает своих страховщиков. А еще мне чутье подсказывает, что Сандермир пытается ввести Джеймса в заблуждение. Возможно, после распространения дурной славы цена на землю снизится, эта новость привлечет потенциальных покупателей, и они, конкурируя между собой, вновь поднимут цену. Эта версия противоречит привычным представлениям, но мы оба знаем: если человек склонен к стяжательству, его не остановит даже угроза собственного краха.

– Это верно. А теперь давай-ка поподробнее про геронсдинцев. Что говорит о них твое чутье?

– Сейчас, в сентябре, трудно делать выводы. В разгаре сбор хмеля, приехали рабочие из Лондона, вдобавок в окрестностях деревни обосновался цыганский табор. Нельзя говорить о едином обществе – но лишь о нескольких лагерях, отравленных взаимным недоверием. Местные ненавидят приезжих, но не против увеличения продаж пива в пабе и продуктов в лавках; лондонцы считают местных деревенщинами, которые сами во всем виноваты, а свалить норовят с больной головы на здоровую. Цыгане держатся особняком, ничего плохого не делают – но все равно остаются изгоями. Цыганки продают вразнос цветы и вешалки для одежды, геронсдинцы покупают – и сразу захлопывают двери. Некоторые деревенские женщины тайком бегают в табор – погадать. Гаданиями занимается старая, уважаемая цыганка.

Морис хохотнул было, подавил смешок, тряхнул головой.

– Двойные стандарты, значит, практикуются.