Незавершенная революция

Могло показаться, что Кремль в противостоянии с глобалистскими «цветными революциями» выступает за многоцветную Евразию и союз различных национал-традиционалистских сил в диапазоне от русско-православных и российско-исламских до чеченско-изоляционистских и украинских национал-христианских. Однако очень быстро те русские националисты, которые рассчитывали на сотрудничество с властью, попали в опалу, заигрывания с российским исламскими активистами закончились их исходом из страны, Нухаева обвинили в финансировании чеченских террористов и убийстве Пола Хлебникова, а Корчинского объявили в международный розыск.

Процесс редукции сурковской «российской нации» до восторженных верноподданных Кремля без своих ценностей и интересов совпал с курсом на ресоветизацию российского общества, точнее, на утверждение неосоветизма. И тут важно понять, о чем идет речь.

В советизме надо выделять две составляющие — то, что он хотел делать и то, что он делал объективно. О целях советизма уже говорилось достаточно — они были глобальными, мессианскими и утопическими. Однако так как его машина и режим в полной мере утвердились и работали в СССР, то есть, на территории бывшей Российской империи, на ней и в отношении ее населения они решали исторические задачи вне зависимости от того, как те соотносились с марксизмом-ленинизмом.

Надо понимать, что объективно переход от условно традиционного общества к современному характеризуется централизацией, стандартизацией и унификацией. Процесс этот повсеместный, и вопрос заключается в том, насколько жестко, последовательно, бескомпромиссно он происходит, сколько занимает времени, какими средствами достигается. В германоязычных и в первую очередь англо-саксонских странах ему были заданы достаточно ограниченные рамки, видимо, сочетанием традиций общего права и протестантизма. Во Франции была обкатана максимально радикальная для своего времени якобинская парадигма такой модернизации, в которой и черпали свое вдохновение Ленин и другие русские большевики. Ее им удалось довести до апофеоза в стране, в которой в отличие от Франции вообще практически отсутствовала правовая традиция в ее западном понимании, то есть, как традиция признания права, а не просто формального законнического регулирования.

Человеческой базой модернизации в России было большинство веками бесправных людей — вчерашних крепостных. Причем, если в Российской империи ростки, зачатки права прорастали хотя бы в верхних слоях общества, то тоталитарная система смыла их, оперевшись именно на бесправные массы, которые заполнили ее и в совокупности образовали целостность — советский тип общества и личности, советский гештальт. Со временем его идеологическая надстройка сгнила и обрушилась, но база на которой она существовала, осталась. Теоретически Перестройка, а потом и демократическая революция в России (изначально симулированная) должны были реформировать ее, что во многом уже начало происходить. Главное, что для этого требовалось — демонтировать ее гомогенность и обеспечить развитие общества на максимально децентрализованных, плюралистических принципах и основаниях. Кстати, интересно, что начало 90-х выдвинуло на авансцену истории тип человека, который был призван стать полной противоположностью советскому — «нового русского». Увы, преступная политика ельцинизма, который использовал выпавший стране шанс на реформацию исключительно в паразитическо-грабительских целях, превратив их в общенациональный ориентир, в считанные годы привел к дискредитации этого образа и его превращению в синоним нувориша, который через десятилетие легко мутировал в тип неосоветского человека — «ватника».